Петербургские письма

постоянно обманываемся из-за наших понятий о благородном происхождении, которые здесь почти ничего не зна­чат. Не хочу сказать, будто знатное имя совсем уж ничто, но оно все-таки на втором месте, чин важнее. Дворянское звание лишь по­могает достичь чина, но ни один человек не занимает выдающегося положения благодаря одному лишь рождению; это и отличает сию страну от всех прочих.

В самом начале моего здесь пребывания случалось мне часто видеть княгиню[124]; однажды какой-то человек шепотом предупре­дил меня, что это неподходящий для посланника дом. Я никак не мог взять в толк, каким образом одна из первейших фамилий Им­перии может нанести ущерб моей репутации, но мне с таинствен­ным видом объяснили: ведь муж ее всего лишь майор. Подобные вещи совершенно непонятны нам, однако их надобно принимать в соображение, когда речь идет об этой стране; ведь даже повели­тель ее слишком мало уважает свое дворянство и всегда отдает предпочтение чину сравнительно с происхождением, каковое само по себе не дает ничего, просто совершенно ничего. И разве имеет здесь для иностранца хоть какое-то значение наследственное имя! Напротив, ему будет только хуже, когда станут его толкать, зади­рать и унижать те люди, которых у себя дома он не пустил бы и на порог. <. .)

208. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ

6 (18) МАРТА 1817 г.

<. .) Среди почти всеобщих бедствий в Европе глаз -отдыхает при взгляде на Россию, которая пользуется величайшим изобилием и кормит другие народы. За 1816 год во всей Империи получено не менее 100 миллионов серебром лишь от одной продажи зерна. Сейчас только в Одессе стоит 48 судов, на каждом по 1.500 чет­вертей пшеницы; мера сия соответственна 300 фунтам и стоит 45 рублей. В 1810 г. Император взял у Банка в долг 20 миллионов ассигнациями с обязательством вернуть через семь лет по сереб­ряному рублю за каждый бумажный. Министр финансов ¹ уже объявил, что готов погасить сей долг. Все виды на будущее очень хороши. <. .)

Министр финансов — граф Дмитрий Александрович Гурьев (1751 — 1825). Товарищ министра (1802) и министр финансов (1810—1823). В 1816 г начал проводить план М. М. Сперанского по восстановлению металлического обра­щения. Как министр Гурьев не пользовался доверием ни в обществе, ,ни в Го­сударственном Совете и опирался только на поддержку всесильного Аракчеева.

Кампании 1812 и 1814 гг. велись с такой осмотрительностию, [скусством и отвагою, что никак невозможно отказать ему в за­луженной славе и мудрости как монарху.

Внутри Империи он делает все возможное, но материал сопро- ивляется работнику. С его стороны следует опасаться лишь унич- ожения гражданского сословия и создания нации солдат со все- [и неизбежно происходящими от сего зловредными следствиями.

Могут быть опасны и его планы в отношении религии. Несом- енно, они велики. Тем не менее, как мы знаем, он находится прямых сношениях со Святейшим Отцом, и справедливость тре- ует воздержаться пока от окончательного суждения. Так или ина- е, но мы увидим необычайные дела; если даже Императору су- <дено ошибаться, он и тогда останется одним из величайших реди ошибавшихся государей. <. .)

210. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ (?)

20 АПРЕЛЯ (2 МАЯ) 1817 г.

Г-н Граф,

Честь имею переслать Вашему Превосходительству копию но- ы Его Превосходительства графа Нессельроде, которая уведом- яет меня об освобождении г-на Жана Батиста Лоньинотто ¹ Как идите, нота сия не отличается многословием. Я старался узнать, чем обвиняли этого Лоньинотто, но понять тут ничего невозмож- о. Выражение «Уже приняты все необходимые меры», к несча- тию, означает скорее всего, что его посадят в кибитку и отвезут рямо на границу, за которую выдворят в соответствии с сущест- ующими правилами. Что он будет там делать? Сие для меня со- ершенно непостижимо. Но все-такие теперь он на свободе, а это же немало. Я весьма сомневаюсь в возможности узнать .хоть что- о определенное касательно обвинений противу сего человека. Здешняя система правосудия прямо противоположна нашей. Мы оабщаем обо всем ко всеобщему сведению, они все скрывают. • •)

¹ Лоньинотто, Жан Батист — других сведений об этом лице не найдено.

211. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ (?)

27 АПРЕЛЯ (9 МАЯ) 1.817 г.

Г-н Граф,

Спешу известить Ваше Превосходительство о неожиданной еремене, случившейся в приготовлениях к моему отъезду. Его Операторское Величество посылает во Францию эскадру для озвращения своих войск, от присутствия коих желает он освобо- ить сию страну. Корабли эти пойдут,с балластом в самое лучшее ля плавания время. Всегдашняя обязательность Императора по­удила его разрешить довольно многим особам следовать на сей скадре. Я и все мое семейство в их числе. Его Императорское Ве- ичество назначил для меня и тех, кого бы я пожелал взять с со- ой, семидесятичетырехпушечный корабль. У меня нет слов, г-н Граф, дабы выразить все мои чувства за сию милость, которая снимает с груди моей великую тяжесть, ибо если нет возможности иметь достаточное число экипажей и слуг, столь длительное путе­шествие сухим путем, да еще с тремя дамами, есть воистину тяж­кое испытание. Русская эскадра, а вернее, целый флот, состоит из семи или восьми семидесятичетырехпушечных кораблей и одно­го фрегата. Мне неизвестно, куда они направляются: в Гавр или Шербур. Отплытие назначено приблизительно на 15 мая (ст. ст.), однако, как известно Вашему Превосходительству, в таких делах редко соблюдается положенный заранее срок. С другой стороны, было бы довольно опасно подвергать императорские войска бу­рям, сопутствующим равноденствию. Учитывая оба сии соображе­ния, я полагаю, что мы отплывем к концу следующего месяца (ст. ст.). В Париже я явлюсь к послу Его Величества за прика­заниями Вашего Превосходительства. Я намереваюсь пробыть в сем славном городе ровно столько времени, сколько потребно будет, дабы поклониться повелителю и осмотреть главнейшие па­мятники. Подобная оказия представляется человеку лишь раз в жизни.

В ожидании сего примите и пр.

212. ГРАФУ де ВАЛЕЗУ (?)

7 ИЮНЯ 1817 г.

Борнхольмский рейд, на борту императорского корабля «Гамбург», 7 июня 1817 г.

Г-н Граф,

Предполагалось, что мы нигде не должны останавливаться, но ветер, переменяющийся, как желания человека (а может быть, же­лания человека меняются как ветер), привел меня на копенгаген­ский рейд, откуда я и имею честь писать к Вашему Превосходи­тельству. Написано сие заранее, поелику уже три дня противные ветры задерживают нас у острова Борнхольм.

Последние дни пребывания моего в Петербурге оказались для меня двояко болезненными. Я был осыпан такими милостями и знаками доброжелательства, что в буквальном смысле задыхался. К тому же какая-то необъяснимая боль з боку настолько обездви­жила меня, что пришлось уехать, не простившись даже с дипло­матическим корпусом. Поелику граф де Брюсаск[125] все не ехал и не ехал, решился я остаться и отправить без себя семейство свое, которое впало от сего в совершенное отчаяние. Тысяча дел, ты­сяча забот одолевали меня. И лишь 24-го благодаря Императору избавился я от сей напасти: он согласился принять сына моего в качестве поверенного. Это отнюдь не моя мысль, зародилась она среди дипломатического корпуса, была одобрена Императором, и я с радостью воспользовался ею, ибо положение мое стало поч­ти безвыходным.

Жена моя и обе дочери 22-го имели прощальную аудиенцию у Их Величеств Императриц, а сыну моему назначено было для сего 25-е, то есть Троицын день. Однако же благодаря устроив­шейся перемене Его Величество соблаговолил принять вместо сы­на меня, а еще через день я уехал, едва волоча ноги. Ваше Пре­восходительство может понять из всего сказанного, сколь велико было мое смущение.

Его Императорское Величество с отличной щедростию удо­стоил меня сувенира, каковой намного ценнее того, что установ­лено в таких случаях для чрезвычайных посланников; подаренная мне шкатулка стоит более 20.000 рублей. Я везу ее в Турин. Их Величества Императрицы выказали и мне, и семейству моему ред­кую доброту. У меня недостает выражений для благодарности се­му двору за все сделанное для