предписал ей полное спокойствие.
Судебный следователь не прерывал Анжель в надежде, что она проговорится. Уверенный в ее виновности, он усмотрел в ее словах только наглость.
— Дослушав вас до конца, сударыня, я отдал вам дань вежливости как женщине, — возразил он. — Теперь потрудитесь отвечать.
Письмоводитель разложил на столе листы гербовой бумаги и приготовился писать.
— Mademoiselle Сесиль Бернье была у вас второго декабря?
— Не могу вам ответить положительно, сударь, но мне кажется, второго или третьего.
— Вы утверждаете, что она у вас не обронила записной книжки со вложенным в нее письмом отца и деньгами?
— Конечно, я снова подтверждаю, что книжки не находила. Если бы ее у меня потеряли и я ее нашла, то отослала бы немедленно.
— Одним словом, вы не видели записной книжки mademoiselle Бернье?
— Нет.
— Письма тоже?
— Ни того, ни другого.
— Знаете ли вы нотариуса Вениамина Леройе?
— Я его знаю только по фамилии, да и то с тех пор, как встретила его сына в Сен-Жюльен-дю-Со. Ему-то я обязана спасением дочери.
— Вы не знали, что ваш отец Жак Бернье имел дела с Вениамином Леройе, своим закадычным другом?
— Совсем не знала.
— До совершения преступления, может быть, но после?
— Ни раньше, ни потом.
— Однако же в ваших руках были вещи, посредством которых вы могли узнать… Оскар Риго должен был вам сообщить…
— Оскар Риго? — повторила Анжель суровым голосом. — Речь идет о том человеке, которого вы считаете моим сообщником, не так ли? Я столько же знаю его, как и Леройе.
— Берегитесь! — произнес господин де Жеврэ, прибегая к тактике, свойственной судьям.
— Чего мне беречься?
— Оскар Риго арестован.
— Так чего же вы ждете от меня? Если он задержан, вы должны знать, убийца ли он.
— Мы это знаем. Оскар Риго признался, и его слова сильно вас компрометируют.
Следователь надеялся увидеть Анжель побежденной, разбитой, с опущенной головой, но она, напротив, гордо выпрямилась, и ее глаза метали искры негодования.
— Его слова меня компрометируют! — воскликнула она, пожимая плечами. — Что может быть общего между мной и убийцей, как в прошлом, так и в настоящем? Думаете поставить меня на одну доску с этим негодяем? Вам это не удастся! Я не знаю, кто такой Оскар Риго, и даже не слышала его имени.
— Он утверждает совсем другое!
— Убийце немудрено быть лгуном! Впрочем, какое значение могут иметь его слова? Вещь возможная, что Риго меня знает, но я-то вовсе его не знаю! Слушая вас, я думаю, что сплю наяву! Моя жизнь прошла в страданиях, борьбе и труде. Разберите все мое прошлое, и вы не найдете ничего такого, что бы заставило бы меня краснеть, исключая одной только ошибки, которую я искупила привязанностью, даже обожанием моей дочери. И вдруг — я убила отца, подкупив соучастника! Полноте! Да вы сами этому не верите!
Господин де Жеврэ думал:
«Какая комедиантка эта женщина! Не будь полной очевидности, можно бы ее счесть за невиновную!» — Затем прибавил громко, строгим голосом:
— Мы сделаем у вас обыск.
— Обыск, у меня! — воскликнула Анжель со страхом. — По какому праву?
— Подобный, вопрос не заслуживает ответа, сударыня.
Господин де Жеврэ, обернувшись к начальнику сыскной полиции, прибавил:
— Прикажите агентам сделать обыск.
Анжель протянула руки и хотела что-то сказать, как вдруг послышался слабенький, почти жалобный голос Эммы-Розы:
— Мама! Мамочка!
— Иду, душечка, — ответила она и бросилась к двери, но ей преградил дорогу начальник сыскной полиции.
— Не уходите, — произнес он вежливо, но повелительно.
— Меня зовет дочь, — возразила бедная мать. — Она очень больна, вы знаете; я ей нужна, умоляю вас, позвольте мне пойти к ней!
— В таком случае мы пойдем вместе с вами, — сказал господин де Жеврэ, — и начнем обыск с верхних комнат.
— Неужели вы станете обыскивать в присутствии девочки?
— Придется, так как она там.
Анжель не удержалась от гневного движения и нахмурилась.
— Ступайте, господа, — прошептала она с усилием, — я не хочу оставлять вас при мнении, что боюсь обыска.
Анжель пошла первой, за ней последовал господин де Жеврэ с письмоводителем. Начальник сыскной полиции замыкал шествие.
Скоро поднялись по лесенке, ведшей на антресоли, и вошли в комнату Эммы-Розы. При виде их молодая девушка испустила слабый крик.
— Не бойся ничего, дорогая моя, — прошептала ей на ухо Анжель, — нам с тобой нечего бояться.
— Но зачем пришли сюда эти господа?
— Они ищут…
— Что?
— Я тебе объясню потом, теперь некогда.
Начальник сыскной полиции и следователь зорко осматривались. Комната Эммы находилась рядом с комнатой матери и служила гостиной во время ее пребывания в Лароше. Скромная библиотека, постель с белыми занавесками, зеркальный шкаф, несколько этажерок, столик, два кресла и четыре стула составляли всю меблировку. Камин был украшен зеркалом, часами, подсвечниками и двумя вазами старинного фарфора, в которых находился только мох. Увядшие цветы были выброшены два месяца назад, а заменить их новыми не подумали. Под наблюдением начальника сыскной полиции Казнев осмотрел сперва этажерки и полки книжного шкафа, причем перетряхнул все книги медленно, тщательно. Анжель находилась в нервном возбуждении.
«Эти люди насколько же глупы, насколько гнусны!» — думала она.
— Одолжите мне ключ от зеркального шкафа, — сказал начальник полиции.
Анжель вынула из кармана связку ключей, бросила их на этажерку и воскликнула презрительно:
— Вот все ключи! Шарьте!
Казнев отпер зеркальный шкаф, наполненный бельем. Вещь за вещью он перебрал все, как вдруг под руку попалась связка бумаг, которую он и передал начальнику полиции, а тот — следователю.
— Что это? — спросил последний.
— Несколько облигаций кредитного общества и банковские билеты. Тут все, что я имею, не считая товара в магазине.
— На какую сумму эти билеты?
— Здесь тридцать три тысячи франков: двадцать восемь тысяч облигациями, пять тысяч — банковскими билетами.
Судебный следователь пересчитал, и оказалось верно; тогда он положил деньги на столик. Как книжный шкаф, так и зеркальный не представили ничего подозрительного, и белье оставили в покое.
