— Я уже не школьник, а скоро буду студентом.
— Ну, студенческая любовь.
— Я об этом поговорю с вами впоследствии, и, надеюсь, ваше мнение переменится. Теперь поговорим о вас. Я еще не спросил, как вы поживаете.
— Как видишь, очень хорошо.
— А ваши воспитанницы?
— По-прежнему примерны, настоящие ангелочки. Я только могу хвалить их. Какой-то счастливый случай сводит меня с образцами благоразумия!
После минутного молчания Леон спросил с видным колебанием:
— Как здоровье mademoiselle Эммы?
— Какая это Эмма? У меня много воспитанниц с этим именем. О которой же ты спрашиваешь?
— О mademoiselle Эмме-Розе… дочери madame Анжель.
— А! Об этой милашке! Она моя любимица. Без сомнения, я люблю всех своих учениц, чего они вполне и заслуживают, но больше всех — Эмму-Розу. Ангельская душа, золотое сердце, замечательный ум, просто совершенство во всех отношениях. Я не знаю в ней ни одного недостатка и заранее прихожу в ужас при мысли о том дне, когда меня известят о ее отъезде.
— Вам кажется, что madame Анжель не желает больше обучать свою дочь? — с живостью спросил Леон.
— Когда я виделась с нею, полгода назад, она не пришла ни к какому положительному решению. Если madame Анжель желает, чтобы Эмма-Роза проходила специальные предметы, то уже время приниматься за них.
— Так она уедет?
— К моему великому сожалению, по всей вероятности. Разлука меня глубоко опечалит… Невозможно выразить словами, как я сильно привязана к этой крошке. Я питаю к ней почти материнскую нежность.
— Ах, как я хорошо вас понимаю! — сказал с увлечением молодой человек. — Она так прелестна! Никогда, даже во сне, я не видал личика милее ее.
Madame Фонтана вздрогнула и посмотрела прямо в глаза своему племяннику.
— Какая пылкость! — прошептала она.
— Скажите лучше: энтузиазм, милая тетя, и сознайтесь, что он вполне понятен. Много раз я встречался в вашем присутствии с mademoiselle Эммой. Как, не будучи ни глухим, ни слепым — а от этого меня избавил Господь, — не восхищаться ее божественной красотой, невинной грацией, отсутствием малейшего кокетства, трогательным голосом, живым умом — всем тем, что прельщает, волнует и что невозможно забыть, увидев хоть раз?
Madame Фонтана подняла руки к потолку.
— Да простит мне Бог! — воскликнула она. — Теперь я понимаю, почему ты закидывал меня кучей вопросов об Эмме-Розе и ее матери! Ты справлялся о положении в свете madame Анжель и о ее состоянии. Я считала тебя просто любопытным, но теперь вижу, любезный племянник, что ваше предполагаемое любопытство скрывало совсем другое, не правда ли?
Честность и искренность были в основе характера Леона. Он ненавидел ложь и, не колеблясь, ответил:
— Вы не ошибаетесь, тетушка.
— Ты любишь эту молодую девушку?
— Да!
— То есть ты воображаешь, что любишь.
— Я люблю ее страстно и чувствую, что эта любовь будет единственной в моей жизни. Если признание вырвалось у меня сегодня, то только потому, что вы заговорили об Эмме в таких лестных выражениях, что я не удержался… Вы сказали, что питаете к ней материнскую привязанность, так вы должны быть счастливы, узнав про мою любовь, — ведь я почти ваш сын!
— Я не могу быть счастлива — ты располагаешь свободно своей личностью в слишком молодые годы. Твой возраст полон иллюзий: воображают, что сердце отдали навеки, но скоро убеждаются в ошибке.
— Я не ошибаюсь, тетушка. Моя любовь серьезна. Я хочу, чтобы Эмма стала моей подругой на всю жизнь.
— Тебе двадцать лет, Розе — шестнадцать!
— Годы идут быстро. Я подожду до тех пор, пока не составлю себе положение в свете, и тогда обращусь к ее матери за согласием на брак.
— А батюшку ты забываешь? Необходимо испросить и его согласия, а он наверное откажет.
— Вы убедите его, дорогая тетя: на вас вся моя надежда. Неужели вы не сжалитесь надо мной?
— Еще много времени впереди, подумаем!
— Времени много, но есть вещи неотложные.
— Какие, милостивый Боже? О каком еще новом безумии я услышу?
— Я хочу, чтобы madame Анжель узнала о моей привязанности к ее дочери.
— Как! Ты хочешь?
— Да, хочу! Иначе она может свободно располагать рукой Эммы, и произойдет непоправимое несчастье.
— Так ты собираешься признаться ей?
— Я — нет; сам я не осмелюсь, но вы возьмете на себя труд…
— Вот еще что выдумал! — воскликнула madame Фонтана.
— Вы возьметесь, голубушка тетя! Вы слишком любите своего племянничка Леона, чтобы отказать ему!
— Надеюсь, ты хоть дашь мне время на размышление!
— На размышление? Да к чему оно?
— Как, ты даже не понимаешь, до какой степени щекотливо твое поручение? Сказать madame Анжель, что ты любишь ее дочь, значит, связать тебя словом…
— Я именно этого-то и желаю, тетушка.
— Ну, а про согласие отца ты совсем забыл? Или думаешь обойтись без него?
Леон испустил тяжелый вздох.
— Да, получить согласие папаши будет очень трудно: я знаю его — он также мечтает о денежных браках.
— Ты мне веришь — так предоставь действовать по моему усмотрению. Я осторожна и обещаю поступить согласно с твоими интересами.
— Ах, тетушка, вот такую-то племянницу вам и нужно! Где вы найдете прелестнее, лучше?
— Это правда, и я на твоей стороне, но, повторяю, будем терпеливы. Поговорим о другом. Ты прогостишь у меня два дня?
— Сегодняшний вечер и завтрашний день. Послезавтра я уеду.
— Ты едешь к Дарвилям?
— Да. Рене пригласил меня на охоту, и папа отпустил на пять дней. Я воспользовался удобным случаем и заехал к вам.
— Не считая того, что в дом твоей тетки тебя неотразимо привлекает одна особа, — сказала, улыбаясь, начальница.
— Истинная правда!
— Но ты без чемодана, как же ты сменишь одежду?
— У меня есть немного белья, а костюм менять не стану.
В эту минуту дверь кабинета отворилась, и вошел слуга, неся несколько писем.
— Позволь, милый мальчик, при тебе просмотреть мою корреспонденцию, — сказала madame Фонтана.
