писаному».
— Однако мне не мешало бы позавтракать, — пробормотал он, осматривая дома на площади. — Ага! Вот это-то мне и нужно! — воскликнул Пароли, направляясь к дому с вывеской «Cafe du Theatre».
Ничего не могло быть легче, как наблюдать из этого кафе за домом нотариуса. Никто не мог войти в него или выйти, не будучи замеченным.
Пароли сел за стол, заказал яичницу, две котлеты и с аппетитом принялся за завтрак.
Оставим его за столом и последуем теперь за ничего не подозревающим о грозящей ему опасности Жаком Бернье.
Дом, куда вошел бывший купец, принадлежал к числу построек, переживших более двух столетий, которые еще встречаются и теперь в департаменте Cote-d'Or. Он принадлежал нотариусу Вениамину Леройе и перешел к нему от отца, деда и прадеда. Нотариус занимал его весь, целиком.
Контора находилась в нижнем этаже.
В бельэтаже помещались покои самого нотариуса, а на третьем жил Леон Леройе, его единственный сын и наследник, и молодой клерк, дальний родственник семейства Леройе.
В мансардах были комнаты четырех слуг.
Жак Бернье пошел по коридору, разделявшему дом на две равные части, отворил дверь, находившуюся в конце, и очутился в конторе.
Контора нотариуса Леройе пользовалась в городе всеобщим уважением и почетом. У него было столько дел, что он был вынужден держать четырех помощников, что довольно необычно в провинциальном городке.
В ту минуту, когда Жак Бернье вошел в контору, старший клерк стоял около табурета второго клерка с бумагой в руках и, по-видимому, давал ему важные инструкции относительно редакции одного очень серьезного акта, который было необходимо изготовить к вечеру того же дня.
Два других клерка, кажется, были погружены в головоломную работу; в действительности же оба читали потихоньку: один — газету, другой — роман.
На кожаных стульях сидели четыре клиента в ожидании появления самого нотариуса.
Старший клерк оглянулся на шум и устремил на Бернье вопросительный взгляд.
Жак понял значение этого взгляда и сказал:
— Я желал бы видеть monsieur Леройе.
— По делу, без сомнения?
— Меня привела к вам не одна причина.
— Ваше имя, сударь?
— Жак Бернье.
Старший клерк знал это имя. Он не раз слышал его из уст своего патрона. Он улыбнулся и поспешно ответил:
— Извините! Я имею честь видеть вас в первый раз. Monsieur Леройе у себя в кабинете. Он очень занят и запретил беспокоить себя; тем не менее я доложу о вас.
Он подошел к другой закрытой двери, слегка постучал и исчез за нею.
Вениамин Леройе сидел у себя в кабинете за письменным столом, заваленным бумагами. Это был маленький, толстенький человечек. Лицо его обрамляли довольно длинные баки с заметной проседью.
Он с вниманием читал какие-то бумаги, до такой степени поглотившие его внимание, что он даже головы не поднял при входе старшего клерка.
— Сударь! — тихо проговорил старший клерк.
— Что такое? — грубо оборвал его патрон, не поднимая головы. — Я, кажется, никого не звал.
— Вас спрашивает monsieur Жак Бернье. Он в конторе и просил доложить о себе.
Слова эти произвели на нотариуса действие электрического тока. Одним прыжком он вскочил со стула.
— Жак Бернье! Скорее, скорее! Идите! Ведите его сюда! Да скорее же!
Старший клерк снова отворил дверь в контору и сделал Жаку знак войти.
Бывший марсельский купец немедленно вошел и с распростертыми объятиями направился к нотариусу.
Последний бросился навстречу.
— Дорогой мой Вениамин!
— Милый Жак!
Друзья горячо обнялись.
Старший клерк скромно удалился.
— Ты! Ты в Дижоне! — продолжал нотариус, подводя своего друга за руку к письменному столу и усаживая в покойное кресло. — Вот неожиданный сюрприз! Вот радость-то! Ведь мы с тобой два года не виделись! Шутка сказать! Рассказывай же скорее! Какой счастливый ветер занес тебя сюда? Да говори же, говори! Отвечай! Ах, Господи! Кабы ты только знал, как меня радует твое неожиданное посещение! Говори же скорее! Рассказывай о себе и о твоей дочери!
— Сесиль здорова, моя милая девочка! Как я давно не видел ее! Ну и у меня тоже, слава тебе Господи, все благополучно! Можешь судить об этом сам.
— Правда, правда. У тебя замечательно хороший и здоровый вид! Ты и не думаешь стариться!
— Льстец, полно тебе!
— Ничуть не льстец. Уверяю тебя, я говорю только то что думаю. Волосы поседели, разумеется, так же, как и у меня. Но лицо еще совсем молодое. Ты, разумеется, позавтракаешь со мной?
— Позавтракаю? Еще бы нет! Да мало того, что позавтракаю, я еще и пообедаю, потому что если бы ты вздумал не пригласить меня, то я бы сам себя пригласил.
— В добрый час! Ну, мы постараемся позавтракать хорошенько и еще лучше пообедать. Я пойду сейчас и отдам кой-какие приказания моей старой Мадлен. Помнишь ведь, какая она у меня мастерица?
Через несколько минут он вернулся в кабинет, и снова речь его полилась неудержимо.
— Ну вот, теперь поговорим, — начал он. — По какому случаю ты в Дижоне? Из желания навестить меня?
— Да. Из желания навестить тебя и… сообщить радостное известие! Угадай-ка, откуда я?
— Откуда! Разумеется, из Парижа!
— Я из Алжира.
— Из Алжира! Каким это образом тебя занесло в такую даль, дружище?
— Я вел свое дело в суде!
— А, да, да, да! Это тот самый знаменитый процесс, о котором ты мне писал чуть ли не год назад? Ну, и что же?
— Окончено.
— В твою пользу?
— Совершенно. Я выиграл в последней инстанции, и страховые общества, побитые по всем пунктам, вынуждены были уплатить мне скромную сумму в один миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков.
— Ты уже получил ее?
— Получил.
— Черт возьми! Ну, милый Жак, — радостно проговорил Леройе, дружески хлопая по. плечу нового миллионера, — вот уж действительно новость так новость!
— Я знал, что ты будешь рад узнать о моей удаче.
— Миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков! Семьдесят семь тысяч пятьсот франков годового дохода, считая только по пять процентов! Признаюсь, это несколько округлит твои шесть тысяч в год, с которыми ты бьешься вот уже пять лет! Ну, слава Богу, наконец-то тебе удалось вынырнуть!
— Да, вынырнул! Теперь я богаче, чем когда-либо! Притом у меня все состояние в наличных. Признаюсь, что в мои годы, не имея особенно широких привычек и вкусов, я остался бы почти равнодушен к этим деньгам, но я радуюсь за мою дочь, за дорогую Сесиль. Ты должен понять меня в этом отношении.
Вениамин Леройе вдруг мрачно сдвинул брови, по-видимому без всякой причины.
— Да, да, — сказал он сухим тоном, казавшимся еще страннее после горячих выражений сочувствия,
