— Вениамин, — проговорил Жак Бернье глухим голосом, — к чему ты напоминаешь мне? Ведь это положительно жестоко с твоей стороны!
— А между тем я договорю все до конца. В один прекрасный день несчастная одинокая девушка, носившая твое имя, пришла к тебе просить помощи и защиты. И ты… ты велел выгнать ее!
— Ты хорошо знаешь, что я был женат! Разве я мог принять в дом потерянную женщину?
— Потерянную! Погубленную точно так же, как ее мать была погублена тобой! Анжель позволила соблазнить себя! Но кто же виноват в этом несчастье, как не ты?
— Я?!
— Да, ты, и тысячу раз ты! Анжель жила со своей больной матерью в страшной нищете, без поддержки, без руководителя. А между тем она твоя дочь, точно такая же, как и Сесиль, которую ты воспитывал в роскоши, окружал нежнейшими заботами! Как могла она устоять против человека, который первый заговорил с ней о любви? А ты грубо оттолкнул ее! У Анжель родился ребенок. Она воспитала его под своим именем, потому что соблазнитель отказался признать девочку. Ради этого ребенка она работала день и ночь, не щадя себя. Ты и сам должен знать об этом, потому что несколько лет назад ты совершенно случайно имел о ней известия.
А ведь она могла пойти по дурной дороге! Она писаная красавица и имела тысячу шансов против одного пойти на содержание и благодаря своей дивной красоте заблистать звездой первой величины на горизонте полусвета. Она могла прогреметь, прославиться, иметь дом, лошадей, бриллианты, вести беззаботную, роскошную жизнь.
Но Анжель — исключение: за первой ошибкой не последовало второй. Несмотря на падение, она вела трудовую и честную жизнь. Она вовсе не заслуживала, чтобы ты оттолкнул ее, Жак, хотя бы потому, что она твоя дочь и ты любил ее мать!
Теперь ты богат и чувствуешь приближение старости, как сам говоришь. Наступила минута если не исправить, то хотя бы смягчить прошлые ошибки. Ты получил миллион пятьсот пятьдесят тысяч франков — деньги немалые. Какую часть уделишь ты из них своей незаконной дочери?
Жак Бернье сухо ответил:
— Да никакую!
— Как! Ты ли это говоришь?
— Я! Ничего я не дам падшей дочери!
— Даже через шестнадцать лет ты не простил ее?
— Если бы Анжель вела себя честно, я бы вспомнил, что я отец, но ее позор порвал узы, связывавшие нас. Я отказываюсь от нее!
— Это гнусно и несправедливо! Анжель, признанная тобой, могла бы законным путем требовать с тебя пособия; она могла бы смутить твой домашний очаг, что и сделали бы другие на ее месте. Но она так не поступила!
— Я готов был ее полюбить, если бы после смерти матери нашел ее достойной моей привязанности.
— Жак, ты приводишь меня в ужас! Можно подумать, что у тебя вместо сердца камень.
— Пожалуйста, бросим этот разговор! — воскликнул Бернье с гневом.
Не теряя надежды, нотариус взял за руку старого друга и продолжил:
— Нет, я буду защищать Анжель; многие годы я ждал случая смягчить тебя. Не отказывайся поступить по справедливости!
— С моей стороны это будет малодушием… я отказываюсь.
— Вспомни, что у Анжель есть ребенок. Подумай, что девочка, будучи такой же бедной, как и ее мать, может в свою очередь пасть. Нищета — дурной советник.
— Эта девочка имеет отца, его дело позаботиться о ней.
— Анжель также имела отца по имени Жак Бернье, слывшего честным человеком. Однако ты знаешь, что этот отец отказался ее поддержать. Отец ее ребенка, без сомнения, тоже честный человек, следует твоему примеру. Дай твоей дочери по крайней мере такие средства, которые могли бы удержать девочку от падения. Сядь, Жак! Я тебе даю хороший совет, послушайся его, и ты избавишь себя от угрызений совести.
Несмотря на все свое упорство, Жак Бернье чувствовал себя взволнованным словами и умоляющим голосом старого товарища. Он колебался.
— Поговорим, мой друг, — говорил Леройе, — поговорим по душам! Молодость прошла, прежние страсти сменились спокойным чувством. Следует пытаться искупить грехи, чтобы приобрести душевное спокойствие и очистить совесть. Душа должна мирно отойти в неведомый мир, куда ее призывает Создатель, но для этого надо загладить дурные поступки. Что ты думаешь делать со своим состоянием?
— Я оставил миллион двести тысяч у моего банкира в Марселе.
— Как его фамилия?
— Давид Бонтан.
— Он честный человек: твои деньги в надежных руках. Сколько процентов ты получишь?
— Пять на сто.
— Итого, шестьдесят тысяч франков в год.
— Да. На оставшиеся у меня триста пятьдесят тысяч я куплю маленький дом.
— Хорошо. У тебя, значит, миллион двести тысяч наличного капитала. Прибавив сто двадцать тысяч, положенных мною раньше по твоей просьбе на счет, получим миллион триста двадцать тысяч и ежегодный доход в шестьдесят шесть тысяч…
— Который уменьшится на двадцать пять тысяч, когда я выдам Сесиль замуж, так как я думаю дать ей в приданое пятьсот тысяч франков.
— Так у тебя останется восемьсот двадцать тысяч. Это много для человека с такими незатейливыми привычками. Неужели частица таких больших денег не может быть назначена для Анжель?
— Разорить себя! — начал Жак с оживлением. — Вот еще!
— Кто тебе говорит о разорении? Ты когда-нибудь ведь умрешь, не правда ли? Уж таков закон природы! Людовик XIV, Король-Солнце, и тот умер. Анжель, в качестве признанной дочери, получит право наследование одной трети.
— Я могу при жизни так распорядиться своим капиталом, что она не получит ни гроша. Ты нотариус и должен знать, как легко это устроить.
— Ты этого не сделаешь, Жак! Это позор! Ты напишешь завещание по всем правилам и предоставишь незаконной дочери часть наличного капитала.
Бернье слушал, опустив голову. Нотариус продолжал с убеждением:
— Или — что, может быть, еще лучше — ты предпочтешь завещать Анжель только проценты с отказанной ей суммы, а сам капитал перейдет целиком к ее дочери по смерти матери. Ты сделаешь истинное благодеяние и искупишь прошлое. Анжель и ее дитя — одной крови с тобой, мой старый Жак. Если ты забывал о ней до сих пор, не забывай дальше. Обеспечь несчастной женщине и ее дочери спокойное будущее. У меня тоже были грехи молодости, но, слава Всевышнему, я все загладил и могу смотреть прямо в глаза всему свету. Благословляю небо, что оно направило тебя ко мне, потому что я надеюсь избавить твою старость от угрызений совести. Я не хочу, чтобы в день бракосочетания твоей законной дочери голос совести заговорил в тебе: «Счастье и деньги для одной… нищета и забвение — для другой… Это несправедливо и гнусно».
Слеза Жака Бернье упала на руку нотариуса.
— Ах, как я счастлив, старый друг, — воскликнул он радостно, — ты меня понял, не правда ли?
Жак, взволнованный до глубины души, ответил, отирая глаза:
— Да… ты прав… я был виноват… очень виноват… Но я хочу загладить свою вину, приготовь мне образец завещания!
— Так ты решаешься написать его, не откладывая?
