— Да, я решился.
— Ты прав! Сегодня мы вместе, оба здоровы, а завтра можем умереть… Я напишу вчерне завещание, тебе останется только переписать его.
— Пиши так, чтобы при разделе наследства не было никаких затруднений.
— Будь спокоен. Так ты завещаешь миллион триста двадцать тысяч франков, не так ли?
— Да.
— Ты знаешь, что незаконной дочери можешь отказать только третью часть состояния?
— Знаю.
— Скажи полное имя Анжель и время ее рождения.
— Мария-Анжель Бернье, родилась в Марселе, шестого ноября тысяча восемьсот пятидесятого года, признанная дочь Жака Бернье и Розы Марей.
— Знаешь ли ты ее теперешний адрес?
— Нет.
— Все равно, его легко узнать. Вполне ли ты уверен, что Анжель еще жива?
— Восемь месяцев назад она была жива.
— Откуда ты знаешь?
— Я ее встретил на бульваре Батиньоль с молоденькой девушкой, по всей вероятности, дочерью.
— Как имя девочки?
— Эмма-Роза Бернье, дочь Анжель Бернье и неизвестного отца.
— День ее рождения?
— Не знаю. Ей должно быть около шестнадцати лет. Больше ничего не знаю.
— Довольно и этого. В день, когда вскроют твое завещание — надеюсь, еще не скоро, — мать и дочь буду вызваны для получения доли наследства; нетрудно будет узнать их местожительство.
Вениамин Леройе сел к бюро, взял лист бумаги с клеймом своей конторы и крупным, правильным почерком быстро написал черновое завещание, так что Жаку Бернье оставалось его только переписать своею рукой и подписать имя.
«
Пока нотариус составлял черновую бумагу, Жак Бернье погрузился в раздумья. Закончив писать, Вениамин Леройе встал со своего места и слегка дотронулся до плеча своего друга.
— Посмотри, я думаю, так хорошо, как твое мнение?
— Все как следует.
— Так ты ничего не станешь переделывать?
— Ничего.
— Ну, так сядь здесь, дорогой друг, возьми лист бумаги с моим клеймом, спиши слово в слово, подпишись, и все будет в порядке, а я ручаюсь, что никому на свете не придет в голову протестовать против этого завещания. Пока пишешь, я завершу экстренные дела, а потом мы вместе позавтракаем.
Жак Бернье сел на указанное место, взял лист бумаги, перо и стал писать.
Анджело Пароли продолжал сидеть в «Cafe du Theatre».
— Можете вы дать мне позавтракать? — обратился он к подошедшему слуге.
— Сейчас, сударь. Может быть, вам будет угодно занять место за одним столом с артистами?
— С какими артистами?
— А сегодня у нас в театре играют парижские актеры в бенефисе нашей примадонны. Дают «Нельскую башню» господина Александра Дюма, «Monsieur Альфонс» господина Александра Дюма-сына и интермедии. Представление редкостное. Бенефициантка может быть уверена, что театр будет битком набит.
Слуга собирался, по-видимому, пуститься в бесконечные рассуждения о драматическом искусстве, но Анджело резко прервал его.
— Нет, — сказал он, прямо отвечая на его первый вопрос, — я не артист и поэтому буду только мешать господам артистам и могу показаться навязчивым. Подайте мне лучше вот сюда.
С этими словами он указал на то место, которое ему хотелось занять.
— С удовольствием, сударь. Сию минуту, — отвечал слуга и засуетился, накрывая на стол. Это занятие не мешало, однако, проявлению его ораторского таланта, и он, ставя тарелки и стаканы и стуча ножами и вилками, продолжал говорить как раз с того места, на котором остановился. — Спектакль такого рода — вы сами можете судить об этом, сударь, — в состоянии удовлетворить самого требовательного зрителя. И качеством он берет, и количеством! А уж что касается исполнителей, то они все выдающиеся из ряда вон артисты, все как на подбор! В роли Бюридана в «Нельской башне» выступит Дюмен — европейская знаменитость. Затем молодой актер из театра Jymnase, красавец, каких мало, и очень талантливый. Его зовут Поль Дарнала. Он едет из Ниццы, где имел громадный успех. Он-то и будет играть monsieur Альфонса.
У итальянца вырвался нетерпеливый жест. Какое ему было дело до всех этих россказней!
— Давайте же мне есть! — проговорил он повелительным голосом. — Я голоден.
— Слушаю, сударь! Сию минуту, сударь!
И слуга ушел, глядя на итальянца через плечо с выражением самого обидного пренебрежения и ворча сквозь зубы:
— Вот чучело-то! Театр не любит! Артистами не интересуется! Дубина, право, дубина!
Прошло минуты две, и слуга явился, неся закуску.
В то же самое время в ресторан вошла целая толпа, состоявшая из мужчин и женщин, по большей части молодых. Вся эта публика направилась к большому столу, находившемуся в глубине залы.
Лицо слуги просияло.
— А вот и артисты, сударь! — прошептал он в величайшем энтузиазме. — И из нашего театра, и парижские! Звезды, как их там называют! Вот этот, высокий, полный — Дюмен, драматический, брюнет — красавец — Поль Дарнала, из театра Jymnase. Надо вам сказать, сударь, что я имел честь служить в Париже, в Cafe-de l'Ambigue. Провинция не для меня!
Пароли страшно надоела болтовня слуги, поэтому он только пожал плечами.
Нимало не заботясь, а может быть, даже вовсе и не замечая очевидного презрения и невнимания своего слушателя, слуга красноречиво продолжал:
