него.
Они молча продолжали путь.
Вдруг Тефер остановился перед калиткой, проделанной в середине высокой стены.
— Герцог, мы пришли. Вы видите, что место отлично выбрано?
— Да, конечно.
— Войдем!
Полицейский открыл калитку и ввел своего спутника в сад, а затем в дом, в котором зажег свечу.
Бросив взгляд вокруг, герцог прошептал:
— Какая печальная обстановка!
— Да, не особенно веселая, — улыбаясь, ответил Тефер, — но чрезвычайно удобная. Посмотрите, как все хорошо придумано! Железные решетки повсюду, не считая толстых ставен, которые не пропускают света, и, кроме того, этот дом так далек от всякого жилья, что какой бы шум в нем ни произвели, никто его не услышит.
Дрова, сложенные в первой комнате нижнего этажа, привлекли внимание сенатора.
— Это было здесь? — спросил он.
— Нет, это я приказал купить.
Жорж понял и слегка вздрогнул.
— Огонь!… — прошептал он.
Тефер ответил утвердительно.
— Пожар виден издалека, могут прийти на помощь.
— Слишком поздно. Когда пожарные приедут, от этого дома не останется ничего, кроме пепла.
— Но если девушка будет звать на помощь?
— Повторяю, что ее никто не услышит, к тому же, если она умрет до пожара, то никого не позовет, а пожар уничтожит все. Где прошел огонь, там не остается следов преступления.
Брови Жоржа нахмурились, и лицо приняло свирепое выражение.
Тефер вынул часы.
— Четверть двенадцатого. Я вас оставлю, господин герцог, и пойду дожидаться моих людей. Они, наверное, скоро приедут.
Полицейский вышел и стал у дверей, прислушиваясь к отдаленному шуму.
Мы уже знаем, что Берта без малейшего недоверия села в фиакр номер 13 и нисколько не удивилась, найдя там спутника.
— Вы друг Рене Мулена? — спросила она Термонда.
Тот ожидал этого вопроса, поэтому просто ответил:
— Да.
— Близкий друг?
— Да, он мне очень доверяет.
— Вы знаете, почему я еду в дом мистрисс Дик-Торн?
Вопрос удивил Термонда, но, боясь сказать какую-нибудь глупость, он ответил:
— Нет.
— Рене ничего вам не сказал?
— Нет. Он сказал только: «В половине десятого ты пойдешь к кучеру фиакра, которому я уже дал нужные объяснения. Он отвезет тебя на улицу Нотр-Дам-де-Шан, ты останешься в фиакре, к тебе выйдет мадемуазель Берта Монетье, и вы вместе приедете ко мне».
— В дом на улицу Берлин, — прибавила Берта.
— Он не сказал, куда именно, но прибавил: «Это мне нужно». Для меня — совершенно достаточно. Я сам не знаю, куда мы едем. Я знаю только, что дело идет о вашем бедном отце, умершем на эшафоте совершенно безвинно.
Берта не стала настаивать. Она прижалась лбом к стеклу.
Улица была темна и пустынна.
— Где мы теперь? — спросила она.
Термонд выглянул.
— Теперь мы у набережной.
— Значит, скоро приедем на площадь Согласия?
— Очевидно.
Доехав до берега Сены, Дюбье повернул направо к Аустерлицкому мосту. Милорд, которого Пьер Лорио хвалил вполне справедливо, бежал во всю прыть.
Вскоре они въехали на Аустерлицкий мост.
Берта увидела свет газовых фонарей, отражавшихся в черной воде, и сказала:
— Мы только теперь переезжаем Сену, а между тем мы едем очень быстро. Я никогда не думала, что это так далеко.
Термонд не ответил.
«Девочка начинает скучать, — подумал он, — вскоре в ней пробудится недоверие, когда же ее сомнения перерастут в уверенность, она испугается и может закричать, что нам совсем неудобно. Надо быть готовым ко всему».
И, опустив руку в карман, он взялся за ручку кинжала, переданного ему Тефером у заставы Монпарнас.
Берта действительно начинала приходить в нетерпение. Пристально глядя в окно, она следила за бесконечной линией темных домов и не узнавала квартала, через который проезжал фиакр.
— Кучер ошибся дорогой, — вдруг сказала она, — куда он едет?
— Не беспокойтесь, сударыня, он, без сомнения, повинуется приказаниям Рене Мулена.
Эти слова успокоили, на несколько минут волнение Берты.
Они доехали до моста Берси.
Она почувствовала, что ее сердце забилось сильнее.
— Куда меня везут? — закричала она.
— Туда, куда надо, — прошептал негодяй.
— Я должна ехать на улицу Берлин, там меня ждут, — вы это хорошо знаете.
— Повторяю: я ничего не знаю.
Берта приподнялась и стала стучать в окно, крича:
— Кучер! Кучер!
Дюбье понял, что происходит. Он начал щелкать бичом и громко запел.
— Этот кучер глух, — продолжала Берта. И она снова постучала.
— Да, он, кажется, немного плохо слышит, — самым естественным тоном ответил Термонд, — поэтому бесполезно стучать: он ничего не услышит.
Берта поняла и побледнела. Она хотела открыть дверцы, чтобы выскочить.
Термонд левой рукой схватил ее за руку и грубо оттащил назад, тогда как правой поднял над нею нож.
Берта видела, как мелькнуло лезвие ножа, и глухо вскрикнула.
— Не шевелитесь и не кричите, — сказал Термонд, — а не то я зарежу вас, как цыпленка.
— Боже мой! — прошептала она. — В чьи руки я попала?
— В руки людей, которые будут с вами любезны, если вы будете умны. Но если вы станете сопротивляться, тем хуже для вас. Вы предупреждены — делайте, как знаете.
Эти отвратительные слова были сказаны с ужасным спокойствием. Берта, вне себя от ужаса, откинулась назад и прижалась в угол фиакра, стараясь быть как можно дальше от своего спутника, глаза которого сверкали во мраке, точно глаза дикого зверя.
— Куда же вы меня везете?
— Увидите, когда приедете.
