Она сама поражалась, что ее отношение к человеку, не столь давно самым грубым образом оскорбившему ее, так переменилось, но дальше констатации этого удивительного факта она не шла. В силу своей незлобивости она была склонна принимать за чистую монету извинения полковника, а увидеть за почтительным и сдержанным обращением тщательно продуманный шахматный ход, направленный против нее, ей просто не приходило в голову. Напротив, она полагала, что полковник раскаялся в свой дерзости, и то усердие, с которым он старался ей понравиться, трогало ее. Полковника она понемногу начинала воспринимать как своего рода старого друга, и более того, кое в чем стала открываться ему. И вот однажды настал день, когда она сама заговорила о том, что заполняло ее нежное сердце, о печали, терзавшей ее из-за отсутствия писем от Эрнста.
Произошло это чудесным августовским днем. Амелия провела предобеденное время за чтением в парке. Она с облегчением вздохнула, когда мадам Дюранси вместе с управляющим имением отправилась в бывший кабинет месье Сен-Фара, чтобы проверить кой-какие счета. Расточительный образ жизни мадам, и в первую очередь ее пристрастие к экстравагантным туалетам и дорогим украшениям, далеко не соответствовал тем доходам, которые она получала от имений своего покойного супруга, и нас не должно удивлять, что имущество, столь легкомысленно доверенное ей месье де Сен-Фаром, начало постепенно перекочевывать в ее платяные шкафы и шкатулки с драгоценностями. Без сомнения Амелии предстояло вскоре стать бедной девушкой-бесприданницей, если только приличествующее ее титулу замужество не убережет ее от такой судьбы.
Но сама Амелия была бесконечно далека от подобных мыслей и целыми днями, переходя от страха к надежде, рисовала себе жизнь, которая ее ждет после того, как Эрнст вопреки всем пророчествам и предостережениям вернется к ней. Книга, которую полковник принес специально для нее, отыскав ее в своей обширной библиотеке, вызывала у нее более чем умеренный интерес, несмотря на красивые гравюры и душещипательный сюжет. Ее мысли вновь и вновь уклонялись в сторону, и когда верная Элиза пришла сообщить о визите полковника, она застала свою госпожу сидящей на каменной скамье, нагретой солнцем. Книга была позабыта, а глаза Амелии безучастно устремлены вдаль.
Полковник по обыкновению в высшей степени уважительно приветствовал девушку. Он вручил ей несколько бледно-розовых роз с длинными стеблями и сообщил, что это новый сорт, выращенный по его приказу специально для нее, и первые же экземпляры садовник курьером переслал ему, а он передает их ей.
– Я назову этот сорт «Амелия», моя дорогая, – галантно добавил он. – Их цвет удивительно схож с цветом ваших щечек в те минуты, когда вы краснеете.
Амелия холодно провела рукою по цветам.
– Вы действительно очень любезны, месье полковник!
– Милейшая Амелия, не называйте меня так официально, – прервал ее он. – Даруйте мне вашу милость, называйте меня Шарлем, как это делают все мои друзья. Вы ведь тоже мой друг, не правда ли?
Амелия наклонила лицо к цветам и вдохнула их одурманивающий аромат. Она чувствовала себя неловко, когда он обращался к ней этим глубоким нежным голосом, и в такие моменты старалась не встречаться с ним взглядом.
– Я не знаю, что мне вам ответить, Шарль, – поколебавшись, сказала она.
Тот с воодушевлением сел рядом с ней на скамью и взял ее руку, которую она, сделав над собой усилие, уступила ему.
– Не нужно ничего говорить, красавица моя! Позвольте рядом с вами наслаждаться великолепием этого утра!.. Вы читали книгу, которую я вчера отыскал для вас? – Он бросил взгляд на книгу, которая лежала возле нее с раскрытыми страницами. – А, вот она! Готов поспорить, в тот момент, когда я нагрянул со своим визитом, вы были захвачены судьбой бедной Лючинды.
Амелия застенчиво засмеялась.
– Судьба Лючинды показалась мне похожей на мою судьбу.
Шарль де Ровер внимательно рассматривал ее, и глаза его как бы невзначай соскользнули от ее пылающего лица вниз и вглубь, к тем двум милым плодам, которые заманчиво обозначались сквозь тонкую материю платья.
– Ага, вы снова думаете об этом счастливом молодом человеке, которому удалось завоевать ваше расположение, – констатировал он с оттенком сожаления. – Я буду до конца дней пенять на судьбу, что она лишила меня возможности сделать это раньше.
Неуверенность Амелии усилилась. Она боялась этого глубокого, нежного тона, который окутывал ее своей бархатистостью как плащом, гасил ее волю, замутнял ясность сознания, оставляя ее беззащитной перед этим человеком в мундире.
– Он не написал ни разу со времени отъезда! – вырвалось у нее.
Полковник подавил в себе приступ смеха.
– Если бы я имел возможность передать ему ваш упрек! Обладай я подобным сокровищем, я бы каждый день своей жизни посвятил вам, мой дорогой друг, уверяю вас!
Амелия закачала головой в знак несогласия.
– Я чувствую, – заговорила она быстро, не переводя дыхания, – с ним что-то приключилась. Кто знает, быть может, он лежит где-то больной и всеми покинутый, или его корабль затонул. Подумать страшно! Ах, Шарль, если бы мне было твердо известно, что с Эрнстом что-то случилось! Тогда бы я оборвала свою жизнь, ставшую совершенно бессмысленной!
Полковник схватил ее руку и сжал ее своими пальцами.
– Вы сами не понимаете, о чем говорите сейчас, Амелия! Как только могла родиться такая ужасная мысль в этой милой груди! – воскликнул он с показным ужасом.
Отличный знаток человеческой природы, находившийся к тому же на полпути к победе, он воспринял слова Амелии не бог весть как трагично. Если она доверила ему свои мысли о потере, которая для него самого должна обернуться потаеннейшим выигрышем, то для него не составит труда в самом скором времени утешить ее израненное сердце.
– Знаете, Амелия, – продолжал он в самом доверительном тоне, – у меня сердце разрывается на части при виде вашей безутешности. В Сан-Доминго у меня есть друг, мой бывший товарищ по оружию. Я, пожалуй, напишу ему и спрошу, известно ли ему что-нибудь о вашем любимом. Обещаю вам, моя дорогая, что через несколько недель вы получите вести о вашем Эрнсте, и я надеюсь, ради вашего счастья, что это будут хорошие вести.
Амелия буквально онемела от умиления перед такой великодушной заботой о ней. Она подняла к нему глаза, сверкающие от слез.
– Ах, Шарль, вы действительно делаете это ради меня? – мягко спросила она его. – Я и в самом деле должна выполнить вашу просьбу о прощении, мой друг. Я считала вас эгоистом и себялюбцем, но теперь я вижу, что обманывалась в своих суждениях. Ах, теперь-то я хорошо вижу, что вы искренний человек!
Полковник, который внутренне торжествовал при этих словах, с непроницаемым лицом поклонился и почтительно поцеловал ее изящную ручку.
– Я буду счастливейшим человеком в мире, любовь моя, если мне однажды удастся убедить вас в искренности моих чувств, – сказал он с полной серьезностью.
Затем двое столь непохожих друг на друга людей сменили предмет беседы, и полковник воспользовался поводом, чтобы показать себя перед Амелией внимательным и веселым собеседником. Его триумф стал полным, когда ему удалось несколько раз услышать в ответ на свои реплики ее смех, беспечный и самозабвенный, улетающий в голубое летнее небо подобно щебету птиц.
Немного погодя полковник испросил у Амелии разрешения покинуть ее, поскольку ему еще предстояло отдать долг вежливости мадам Дюранси. – Лицо Амелии омрачилось при упоминании этого имени. Полковник, прекрасно разглядевший смену чувств на ее лице, не мог не распознать за этой антипатией, внешне столь необоснованной, природный инстинкт чистой души, которая способна за красивым лицом и приятными манерами, чем в избытке обладала мадам, увидеть ее подлинный облик.
Де Ровер подумал с облегчением, что подобные подозрения в отношении себя, при том, что внутренне он был совершенной копией мадам, ему кажется, удалось усыпить.
Он нашел мадам в явно дурном расположении духа в ее так называемой рабочей комнате, где месье де Сен-Фар имел обыкновение хранить свои хозяйственные документы. Она только что весьма немилосердно
