сумазбродству. Директоръ предлагалъ своему гостю лично удостов?риться въ этомъ, и они отправились вм?ст? къ больному. Проговоривъ съ нимъ больше часу, капелланъ не зам?тилъ въ немъ ни одного признака пом?шательства; напротивъ все, что говорилъ онъ, было такъ умно и такъ кстати, что посолъ архіепископа счелъ его вполн? здоровымъ. Несчастный жаловался, между прочимъ, на директора госпиталя, говоря, что онъ признаетъ его полуумнымъ, въ благодарность за подарки, получаемые отъ его родныхъ. Богатство, вотъ величайшій врагъ мой, говорилъ онъ; ради его, родные мои считаютъ меня сумасшедшимъ, сами уб?жденные въ томъ, что это ложь. Не смотря на то, они упорно отстаиваютъ ее, не признавая видимаго милосердія неба, воззвавшаго меня отъ жизни животной къ жизни челов?ческой. Онъ говорилъ такъ уб?дительно, что самъ директоръ больницы заподозрилъ было на минуту его родственниковъ въ жестокости и алчности, а капелланъ, вполн? уб?жденный въ исц?леніи бакалавра, р?шился освободить и показать его самому архіепископу, дабы и тотъ засвид?тельствовалъ несомн?нное исц?леніе его. Директоръ больницы пытался было отклонить капеллана отъ принятаго имъ р?шенія, ув?ряя его, что онъ скоро раскается въ своей посп?шности; но тщетны были вс? предостереженія опытнаго челов?ка, не перестававшаго повторять, что бакалавръ остается такимъ же сумасшедшимъ, какимъ былъ. Въ отв?тъ на вс? доводы директора, капелланъ показалъ ему письмо архіепископа, и тогда директору осталось выдать бакалавру платье и поручить его капеллану.
Переод?вшись, бакалавръ пожелалъ проститься съ н?которыми изъ своихъ товарищей и просилъ позволенія у капеллана изв?стить ихъ. Капелланъ позволилъ, и съ н?сколькими другими лицами отправился всл?дъ за освобожденнымъ больнымъ.
Проходя возл? р?шетки, за которой содержался одинъ б?шеный, бывшій, въ ту пору, совершенно спокойнымъ, бакалавръ сказалъ ему: «прощай, братъ! Не им?ешь ли ты чего поручить мн?; я ухожу отсюда, по вол? Всевышняго, возвратившаго мн? разсудокъ, не потому, чтобы я это заслужилъ, но единственно по безпред?льной благости своей. Онъ не забудетъ, мой другъ, и тебя, если ты дов?ришься и будешь молиться ему; а пока я позабочусь прислать теб? н?сколько лакомыхъ кусковъ, зная, по опыту, что сумасшествіе чаще всего бываетъ сл?дствіемъ желудочной и головной пустоты. Кр?пись же, мой другъ, и не падай духомъ, потому что въ пос?щающихъ насъ б?дствіяхъ малодушіе только усиливаетъ страданія и приближаетъ посл?дній нашъ часъ».
Услышавъ это, другой б?шеный, сид?вшій напротивъ, быстро приподнялся съ старой рогожки, на которой онъ лежалъ совершенно голый, и закричалъ во все горло, спрашивая: какой это умникъ уходитъ изъ больницы, не въ м?ру окр?пнувъ т?ломъ и душой?
— Это я! отв?чалъ бакалавръ, мн? не къ чему оставаться зд?сь посл? той милости, которую Господь явилъ мн?.
— Смотри, мой другъ! говорилъ ему полуумный, не сглазилъ бы тебя чортъ. Послушайся-ка меня и оставайся лучше зд?сь, чтобы не трудиться возвращаться назадъ.
— Я знаю, что я здоровъ и навсегда ухожу отсюда, сказалъ бакалавръ.
— Ты! ты здоровъ? ну Богъ теб? въ помощь, воскликнулъ б?шенный, только клянусь верховнымъ владычествомъ олицетворяемаго мною Юпитера, я поражу Севилью — за то, что она даруетъ теб? свободу — такими ударами, память о которыхъ пройдетъ изъ в?ка въ в?къ; аминь. Или ты не в?даешь, безмозглый бакалавръ, о моемъ всемогуществ?? Не в?даешь ли ты, что я громовержецъ Юпитеръ, держащій въ рукахъ моихъ громы, которыми могу разрушить и въ пепелъ обратить міръ. Но н?тъ, я не до конца прогн?ваюсь на нев?жественный городъ; а ограничусь лишь т?мъ, что лишу его на три года небесной воды, считая съ того дня, въ который произнесенъ этотъ приговоръ. А! ты здоровъ и свободенъ, а я остаюсь въ моей тюрьм? полуумнымъ. Хорошо, хорошо, но повторяю: пусть знаетъ Севилья, что я прежде пов?шусь, ч?мъ орошу ее дождемъ.
Вс? съ удивленіемъ слушали эту нел?пицу, когда бакалавръ живо повернувшись къ капеллану и взявъ его за руки, сказалъ ему: «не обращайте, пожалуста, вниманія на угрозы этого полуумваго, потому что если онъ, богъ громовъ, Юпитеръ, то я, богъ морей, Нептунъ, и сл?дственно могу дождить на землю всегда, когда это окажется нужнымъ.
«Очень хорошо, очень хорошо», проговорилъ капелланъ, «но т?мъ временемъ не нужно раздражать Юпитера, а потому, господинъ Нептунъ, потрудитесь вернуться въ вашу комнату, мы зайдемъ за вами въ другой разъ.»
Вс? присутствовавшіе при этой сцен? разсм?ялись изумленію капеллана; бакалавра же переод?ли въ прежнее платье, отвели въ его комнату, и д?лу конецъ.
— Такъ вотъ она, та исторія, сказалъ Донъ-Кихотъ, которая приходилась такъ кстати теперь, что вы не могли не разсказать ее. О, господинъ цирюльникъ, господинъ цирюльникъ! Неужели вы думаете, будто мы ужь такъ сл?пы, что дальше носа ничего не видомъ. Неужели вы не знаете, что вс? эти сравненія ума съ умомъ, мужества съ мужествомъ, красоты съ красотой и рода съ родомъ всегда неум?стны и не нравятся никому. Милостивый государь! я не богъ морей Нептунъ, и нисколько не претендую слыть челов?комъ высокаго ума, особенно не им?я счастія быть имъ, что не пом?шаетъ мн? однако говорить всему міру, какъ опрометчиво онъ поступаетъ, пренебрегая возстановленіемъ странствующаго рыцарства. Увы! съ растерзаннымъ сердцемъ вижу я, что развращенный в?къ нашъ недостоинъ пользоваться т?мъ неоц?неннымъ счастіемъ, которымъ пользовались в?ка минувшіе, когда странствующіе рыцари принимали на себя заботы оберегать государства, охранять честь молодыхъ д?вушекъ и защищать вдовъ и сиротъ. Нын? же рыцари покидаютъ кольчугу и шлемъ для шелковыхъ и парчевыхъ одеждъ. Гд? теперь эти богатыри, которые всегда вооруженные, верхомъ на кон?, облокотясь на копье, гордо торжествовали надъ сномъ, голодомъ и холодомъ? Гд?, въ наше время, найдется рыцарь, подобный т?мъ, которые посл? долгихъ, утомительныхъ странствованій по горамъ и л?самъ, достигнувъ морскаго берега, и не находя тамъ ничего, кром? утлаго челнока, безстрашно кидались въ него, пренебрегая яростью волнъ, то подбрасывавшихъ къ небу, то погружавшихъ ихъ въ пучину океана; что не м?шало этимъ рыцарямъ приплывать на другой день къ незнакомой земл?, удаленной отъ ихъ родины тысячи на три миль и обезсмертить себя тамъ подвигами, достойными быть ув?ков?ченными на чугун? и мрамор?? Праздность и изн?женность властвуютъ нын? надъ міромъ и позабыта древняя доблесть. Гд? встр?тимъ мы теперь рыцаря мужественнаго, какъ Амадисъ, гостепріимнаго, какъ Тирантъ Б?лый, самоотверженнаго, какъ Родомонтъ, мудраго, какъ король Сорбинъ или Пальмеринъ Англійскій, предпріимчиваго, какъ Рейнальдъ, изящнаго, какъ Лисвартъ Греческій, столь израненнаго и столькихъ изранившаго, какъ Беліанисъ, непоб?димаго, какъ Роландъ, очаровательнаго, какъ Рожеръ, предокъ герцоговъ Феррарскихъ, какъ говоритъ объ этомъ въ своей исторіи Турпинъ. Вс? они и съ ними много другихъ, которыхъ я могъ бы поименовать, составили славу странствующихъ рыцарей, и къ рыцарямъ, къ ихъ несокрушимому мужеству, я сов?товалъ бы теперь воззвать королю, если онъ ищетъ в?рныхъ слугъ, которые шевельнули бы бородами турокъ. Но, я долженъ сид?ть въ моей кель?, изъ которой запрещено мн? выходить; и если Юпитеръ, какъ говоритъ синьоръ Николай, не хочетъ дождить на насъ, то я сижу зд?сь зат?мъ, чтобы дождить на себя всегда, когда мн? вздумается. Говорю это въ тому, дабы многоуважаемый господинъ цирюльникъ зналъ, что я его понялъ.
— Вы напрасно сердитесь, зам?тилъ цирюльникъ, видитъ Богъ, я не желалъ огорчить васъ.
— Напрасно или не напрасно — про то мн? знать, отв?чалъ Донъ-Кихотъ.
— Милостивые государи! вм?шался священникъ, я бы желалъ разъяснить одно сомн?ніе, порожденное во мн? словами господина Донъ-Кихота.
— Сд?лайте одолженіе, отв?тилъ рыцарь.
— Я нахожу невозможнымъ, сказалъ священникъ, чтобы вс? эти странствующіе рыцари были люди съ т?ломъ и костями; по моему, это призраки, жившіе въ одномъ воображеніи, изъ котораго перешли въ сказки, написанныя для развлеченія праздной толпы.
— Вотъ заблужденіе, въ которое впадаютъ многіе, отв?чалъ Донъ-Кихотъ; и я не разъ вынужденъ былъ озарять св?томъ правды это сомн?ніе, ставшее почти общимъ. По временамъ старанія мои были безусп?шны, но въ большой части случаевъ я уб?ждалъ нев?рующихъ въ этой истин?, столь ясной для меня, что кажется, я могу описать вамъ Амадиса такъ, какъ будто я вид?лъ его воочью. Да, это былъ челов?къ высокаго роста, съ б?лымъ, подвижнымъ лицомъ, съ окладистой, черной бородой, съ гордымъ и вм?ст? мягкимъ взглядомъ; челов?къ, не любившій много говорить, р?дко сердившійся и скоро забывавшій свой гн?въ. Я нарисовалъ Амадиса, какъ могъ бы нарисовать вамъ портреты вс?хъ славныхъ рыцарей, потому что изъ описаній, оставленныхъ историками ихъ, очень не трудно составить себ? полное понятіе объ осанк?, рост? и наружности каждаго изв?стнаго рыцаря.
