– Она завязала красный платочек на сумке. Думаете, что-то стоящее?
– Трудно сказать, – рассудил я. – У нее случались ошибки, и не раз, но если уж у вас есть своя сигнальная система, то остальные участники экспедиции должны следовать установленному порядку. – Я натянул туфли.
– Так что, мы уезжаем из гостиницы?
– Да, – сказал я. – Но нам нельзя проходить через холл, пока она там. Нет ничего губительнее для операции, чем случайная встреча с клиентом.
– Откуда вы знаете? Не хочу сказать, что сомневаюсь в ваших словах, но откуда вы знаете? – полюбопытствовал Боб.
– Научные исследования.
Я надел пиджак, вставил в кармашек платочек и, налив себе немного красного вина, предложил то же самое Бобу, но тот отказался.
Через несколько минут мы уже были внизу. Я решил оставить машину Боба Лиз, о чем поставил ее в известность запиской через администратора. Ночь была темная, если не считать крошечного осколка Луны. Ехать предстояло далеко, и я даже подумал, не взять ли нам на кухне бутербродов и не прихватить ли открытую бутылку вина. Боб побренчал ключами.
– Мне сесть за руль? – спросил он и принялся протирать ветровое стекло носовым платком.
– Нет, машину веду я.
Боб внимательно посмотрел на меня, пытаясь определить, не пил ли я.
– Как скажете, – согласился он.
Никто в столовке не пил так, как наш стол. Длинный блестящий дубовый стол длиной не менее двадцати футов был так отполирован, что среди столовых приборов и стаканов отражались лица сидящих. Или мне теперь просто кажется? Может, это был какой-то другой вечер из времен мирной английской жизни, когда офицеры смотрели на нас с полированных дубовых стен столовки, стол был аккуратно накрыт, и вдоль сверкающей поверхности стола на тележке развозили портвейн.
Полковник Мейсон наблюдал за неторопливым течением вечерней трапезы. Младшие офицеры побаивались его. Берти, адыотант, уже здорово выпил, да и я тоже. Время от времени кто-то из офицеров, сглаживая неловкость затянувшегося молчания, отпускал замечания о вражеских расположениях к северу от наших. Берти нес что-то о том, как Роммель установил высокоскоростные пушки на свои танки «Марк-4», но был слишком пьян, чтобы припомнить подробности. Старина Мейсон что-то сказал об офицерах, которые не обсуждают дела за обедом.
– Скоро начнется, – сказал Берти, повернувшись к полковнику и возвышая голос. – Помяните мое слово! Только крупное танковое сражение – больше ничем Роммеля не остановить. И даже если наши потери окажутся вдвое больше, генштаб будет считать, что мы еще легко отделались.
Полковник Мейсон встал, лицо его перекосилось от гнева. На нем были бриджи и до блеска начищенные сапоги для верховой езды, потому что для кавалериста эти чертовы танки были лишь временным явлением. Он был солдатом мирного времени. Для него послеобеденная беседа сводилась всегда к лошадям, а не к сражениям, для него генералы всегда были дальновидны, справедливы и непогрешимы. Он медленно пересек столовую.
– Если мои офицеры не умеют пить, мы не будем подавать ничего, кроме воды, – сказал он. – Берите пример с капитана Лоутера. – И он посмотрел в мою сторону. – Нужно отдать вам должное, капитан, пить вы умеете, как никто другой из присутствующих здесь. – С этими словами он повернулся и с шумом распахнул дверь столовой.
Подождав, когда за полковником захлопнется дверь, я неуверенно встал на ноги. Я был совершенно пьян, бутылки кьянти подавались без счета к этой хмельной, практически безмолвной трапезе, которую, как всегда, возглавлял полковник Мейсон. Я последний раз отхлебнул большой глоток вина. Оно было мне гораздо больше по вкусу, чем обычное наше пиво «Стелла».
Берти тихо шепнул:
– У него начинается песочная горячка. По-моему, ему лучше будет в африканских частях.
– Маалеш, – произнес я, что означало, «наплевать», в то время это было мое излюбленное словечко.
Я вышел из столовой палатки. Здесь, в пустыне, вдали от города, стояла кромешная тьма. Неподалеку я увидел слабый огонек окурка, брошенного на землю сержантом и раздавленного каблуком его сапога.
– Привет, Брайан, – сказал я. – Я умею пить лучше всех в столовке. – Не было смысла скрывать это, он наверняка должен был слышать все, что говорилось в палатке.
– Так и есть, сэр.
У меня во рту еще сохранился вкус итальянского вина. Такая безмолвная ночь бывает только у пустыне. Все находились в помещении, и нигде ни шороха, ни огонька, кроме редких вспышек на горизонте. От выпитого мне стало жарко и хотелось ощутить хоть дуновение ветерка.
– Далеко ехать, – предупредил Брайан. – По песку.
– Машину веду я, – сказал я. – Где ключ?
Брайан внимательно посмотрел на меня, потом протянул мне ключ груженного Бедфорда. Он был призывником, молодым лондонцем, энергичным и преданным мне, и кроме того первоклассным танкистом и лучшим сержантом нашего подразделения. Мне нравился молодой Брайан. Он залез в грузовик вместе со мной и платочком протер ветровое стекло.
– Как скажете, – повторил Боб.
Когда Лиз вернулась в нашу квартирку, была уже глубокая ночь – час сорок восемь. Она приехала из Дорсета сама. Задыхаясь от возбуждения и от выпитого вина, она бросила туфли через всю прихожую и опустилась в мягкое кресло.
– Есть, – выговорила наконец она. – И этот красный «роллс-ройс» как раз подошел адмиральской дочери.
То ли освещение было такое, то ли поворот головы, но в этот момент она выглядела маленькой девочкой, вернувшейся домой из школы.
– Докладывай как следует, – приказал я.
– Письменный отчет представить прямо сейчас, дорогой?
– Нет, утром меня вполне устраивает, а сейчас по-деловому расскажи все, что было.
– Мой клиент – Гутри Грей по прозвищу Жижи – адвокат, но сейчас работает в фирме, занимающейся общественными проблемами. Его компания улаживает дела новоиспеченной африканской нации, которая называется Магазария.
– Никогда не слышал о такой, – вставил Боб.
– И не удивительно, – пояснила Лиз. – Она не больше, чем Риджент-парк, но нафарширована медью и оловом.
Боб сразу предложил:
– Мы снова можем привлечь «Амальгамированные минералы». Использовать те же бланки и телеграммы…
– Нет, – отклонила предложение Лиз. – Есть гораздо лучший вариант.
И уже тогда у меня появилось предчувствие, что это будет удачная операция. Очень удачная.
– Докладывай о действующих лицах, – приказал я ей, открывая свой блокнот. – Начнем с Грея.
Лиз затараторила:
– Гутри Грей – Жижи. Белый. Пол мужской. Возраст двадцать восемь лет. Гетеросексуален. Родился в Англии. Гражданин Великобритании. Баллиол-колледж, Оксфорд, затем карьера адвоката. Персональный доход: приблизительно две с половиной тысячи в год. Консерватор, но без четкой политической ориентации. Вероисповедание: христианин, церковь посещает нерегулярно. Неспортивен, среднего телосложения, вес около семидесяти пяти килограммов. Рост пять футов. Не очень привлекателен, но презентабелен. С
