«Боже мой… Боже мой…»
Он почувствовал огромный комок в горле.
– Нет… Нет, Мари… Но…
Он наклонился и нежно взял ее за руки.
– Скажите мне, Мари… чем вы занимались раньше? До того как присоединились к конвульсионистам?
– Чем я занималась? Я торговала своим телом, господин граф! – воскликнула она сдавленным голосом.
Она тоже наклонилась, и Брогли подумал, что ее кости могут треснуть. Руки Шарля были горячими и влажными; руки конвульсионистки – ледяными.
– Я была шлюхой! Я жила с умирающей матерью и двумя сестрами… Много раз ко мне приходил один мужчина. В то время я была красивой и соблазнительной… Он увез меня.
– Куда же? Куда он вас увез?
– В Парк-о-Серф, – сказала она смеясь, но теперь это был смех сумасшедшей. –
Яйцо Шарля стало мертвенно-бледным. Слова старухи преследовали его, звучали в его голове, а она не переставала хохотать.
Тогда шеф Тайной службы достал небольшой предмет, который он принес с собой.
В продырявленную тощую ладонь старухи он вложил футляр.
– Что это? – спросила она.
– Сувенир.
Она открыла его. Ее рука ощупывала прядь волос и записку, которую она уже не могла прочитать. На краткий миг на ее лбу более явно обозначились морщины; она нахмурилась, продолжая поглаживать листок, как будто перебирала что-то в своей памяти…
Ее лицо просветлело, но тут же вновь омрачилось.
И она заплакала. Но в ее всхлипываниях не было слез – их поглощали бездонные, как у мумии, глазные впадины, похожие на кратеры потухших вулканов.
Перед самым уходом, столь же стремительным, как и его приход, Шарля остановил аббат.
Кюре мрачно посмотрел на него.
– Вам следовало бы побыть в уединении.
– У меня нет времени, господин аббат.
Моруа твердо держал шефа Тайной службы за руку.
– Нет, нет.
Шарль поднял на кюре удивленные глаза.
– Где же? – спросил он.
Моруа ограничился тем, что указал дрожащим пальцем наверх.
Шарль находился в центре кладбища Сен-Медар.
Снова пошел дождь.
Надгробные памятники казались мрачными пятнами на влажной земле. Покосившиеся то влево, то вправо кресты как будто отбивали ритм загробного времени. Повсюду уныло зияли входы в склепы, закрытые решеткой со скрипучими замками. Каменные лестницы исчезали в глубинах мавзолеев, ведя, возможно, к каким-нибудь парижским катакомбам. Меж могилами завывал ветер. Совсем не нужно было особенно напрягать воображение, чтобы представить себе, как посреди этих эпитафий в Средние века происходили погребальные танцы и по ковчегам с мощами скользили тени скелетов, висельников, призраков и тех, с кого заживо содрали кожу.
– Это чудовищно, – неслышно пробормотал Шарль. – Чудовищно.
Шарль стоял перед могилой аббата Марсия. После смерти его тело было возвращено приходу. Он был здесь похоронен. В двух шагах от того места, где покоился дьякон Франсуа де Пари, там, где начали происходить чудеса, исцеления и конвульсии. Шарль посмотрел на шаткую стелу.
По его векам стекали капли дождя…
Вдруг он заметил, что на могиле лежат цветы.
Свежие цветы.
А рядом с ними неподвижно сидит птица.
Прищурившись, Шарль наклонился. Птица не пошевельнулась. Это… это было чучело.
Шарль поднял его, долго осматривал, затем поставил на место.
Птица эта была принесена в дар…
«Он возвращается сюда время от времени, – подумал де Брогли. – Он приносит на могилу цветы».
В подвалах Министерского крыла Августин Марьянн разложил на своем бюро планы, привезенные Виравольтой из его экспедиции в Эрбле.
Уже давно он пытался разгадать эту головоломку. Он одновременно изучал обе категории планов, пытаясь их понять. Была ли между ними связь? А что означала эта загадочная фраза – Party Time? Граф де Брогли думал, что это план вторжения на французское побережье, своего рода встречный план по отношению к готовившейся высадке агентов Тайной службы в Англии. Но если такой проект и существовал, это был явно не он. Нет, здесь что-то другое. Но эти научные формулы, расстояния, углы, подсчеты… что они могут означать? Рассматривая планы одного типа, Августин терялся, как мышь, в лабиринте горизонтальных и вертикальных линий, оканчивающихся непонятными кругами и другими геометрическими фигурами; другой ворох документов, наполовину почерневших из-за размытых чернил, содержал невразумительные химические формулы. Он обнаружил намеки на античные труды Анаксагора из Клазомен и попросил разъяснений у нескольких членов Академии Наук, не сообщая, чем вызвана срочность этой консультации.
В частности, он обратился к одному из своих друзей, химику Антуану Лавуазье, служившему в пороховом ведомстве. Его труды по усовершенствованию производства пороха уже сослужили службу Виравольте, агентам Тайной и служ6ы и членам гвардии, но никто из них не был проинформирован обо всех тонкостях этих нововведений. Однако основной интерес химика неустанно сближал его с начальником Бюро изобретений Королевского ведомства, поэтому Августин получал информацию даже о самых незначительных результатах текущих исследований. Он знал, что Лавуазье также очень интересовался феноменом воспламенения и не скрывал своего скептического отношения к традиционной теории, в соответствии с которой материалы при горении выделяли некое вещество – так называемый флогистон. Не без вызова он пытался в настоящий момент создать альтернативную теорию.
Именно Лавуазье, рассмотрев некоторые элементы отдельных планов Августина, направил его по верному пути.
– Здесь и здесь… Если дополнить символы… Речь идет о сере, – решительно сказал он.
Но все это продолжало оставаться тайной.
Августин пером очертил фразу, которую только что восстановил.
Он снова нацепил на нос свое пенсне.
«Сера. А тут сырая нефть».
С беспокойным видом он выпрямился, приоткрыв рот.
«А это… Liber ignium ad comburendos hoste…[45] Боже мой, что же это такое?»
В тот самый момент, когда Августин Марьянн ломал голову над учеными формулами, Шарль де Брогли поручил доверенному мальчику передать Виравольте сообщение о своих открытиях. Брогли уже побывал у Мари. А Пьетро только что простился с королевой и вновь находился в Салоне Мира.
Его также проинформировали о роспуске Тайной службы. Недавно он получил письмо от Шарля, в котором, как будто в память о добрых старых временах, сообщалось не только о расчетах, но и о последних мероприятиях. «Новый генеральный прокурор, – в агентурной корреспонденции покойного Людовика XV называли именно так, – сообщил мне, что он не желает, чтобы деятельность службы
