другими силами, так что всякая сила уже является отношением, то есть властью: у силы нет ни другого объекта, ни другого субъекта, кроме силы. Здесь не следует видеть возвращение к естественному праву, так как право само по себе является формой выражения, а Природа — формой видимости, и насилие представляет собой один из сопутствующих моментов или одно из следствий силы, но никак не одну из ее составляющих. Фуко стоит ближе к Ницше (да и к Марксу тоже), для которого соотношения сил значат гораздо больше, чем насилие и не могут определяться через насилие. Дело в том, что насилие воздействует на тела, объект, или определенные существа, меняя или разрушая их форму, тогда как у силы нет других объектов, кроме других сил, нет иного бытия, кроме взаимоотношений: 'это действие, направленное на действие, на возможные или актуальные действия в настоящем или в будущем', это совокупность действий, направленных на возможные действия'. Следовательно, можно представить список, при этом неизбежно открытый, переменных, выражающих соотношения сил или власти, конституирующие действия, направленные на другие действия: побуждать, стимулировать, отклонять, облегчать или затруднять, расширять или ограничивать, делать более или менее вероятным…[1]. Таковы категории власти. В книге 'Надзирать и наказывать' разработан аналогичный, только более детальный список значений, какие на протяжении XVIII в. принимали соотношения сил: размещать в пространстве (что конкретизировалось как изолировать, разбивать на участки, расставлять в порядке, выстраивать в серию…), распределять во времени (делить время на все более малые промежутки, программировать действия, разлагать поступки на составные части…), сочетать в пространстве-времени (все способы 'создания производительной силы, эффективность которой стала бы выше суммы составляющих ее элементарных сил')… Таким образом, уже упоминавшиеся нами ранее основные тезисы Фуко о власти выстраиваются по трем рубрикам: власть не является чем-то сугубо репрессивным (поскольку она 'побуждает, вызывает, производит'); она осуществляется в действии прежде, чем ею овладевают (поскольку ею владеют лишь в детерминируемой форме, как, например, класс, и в детерминирующей форме, как, например. Государство); она проходит через тех, кто находится под властью не в меньшей степени, чем через властвующих (потому что она проходит через все силы, участвующие во взаимоотношениях). Словом, полное ницшеанство.
Вопрос не в том, что такое власть, и не в том, откуда она исходит, а в том, как она осуществляется. Осуществление власти предстает как аффект, как действие, так как сама сила определяется через имеющуюся у нее способность воздействовать на другие силы (с которыми она находится во взаимоотношениях) и испытывать воздействие других сил. Слова 'побуждать', 'вызывать', 'производить' (или какие угодно другие термины из аналогичных списков) обозначают активные аффекты, а словосочетания 'быть побуждаемым', 'быть вызываемым', быть 'предназначенным чтобы производить', 'быть полезным' обозначают аффекты реакции. Последние представляют собой не просто 'последствия' или 'пассивную изнанку' первых, а скорее выглядят как 'упорные визави', в особенности если принять во внимание, что сила, на которую оказывается воздействие, не лишена способности к сопротивлению[2]. Каждая сила одновременно обладает способностью воздействовать на другие силы и испытывать воздействие со стороны других сил, так что каждая сила подразумевает взаимоотношения власти; именно все силовое поле в целом распределяет силы в зависимости от этих взаимоотношений и их вариаций. В результате спонтанность и восприимчивость обретают новый смысл: воздействовать и испытывать воздействие.
Свойство испытывать воздействие является чем-то вроде материи силы, а свойство воздействовать — чем-то вроде функции силы. Только речь здесь идет о чистой, то есть неформализованной функции, постигаемой независимо от конкретных форм, в которых она воплощается, от целей, которым она служит, и от средств, которые она использует: физика действия является физикой абстрактного действия. К тому же речь здесь идет о чистой, аморфной материи, взятой независимо от наделенных формой субстанций, независимо от обладающих качествами существ и объектов, в состав которых она войдет: это физика первичной, или голой, материи. Следовательно, категории власти являются детерминациями, присущими действиям, которые рассматриваются как 'какие угодно' действия, и каким угодно носителям. Так, например, в книге 'Надзирать и наказывать' Паноптика определяется через чистую функцию навязывать какую угодно работу или какой угодно вид поведения определенному множеству индивидуумов при одном единственном условии, что это множество будет немногочисленным, а пространство — ограниченным и малопротяженным. Не принимаются во внимание ни формы, которые задают цели и средства функциям (воспитывать, лечить, карать, заставлять производить), ни оформленные субстанции, которых касаются функции. Паноптика в конце XVIII века фактически пронизывает все эти формы и соотносится со всеми этими субстанциями: именно в этом смысле она представляет собой одну из категорий власти, в ее чисто дисциплинарной функции. Поэтому Фуко называет ее диаграммой, то есть функцией, которую 'необходимо отделить от всякого специфического применения', равно как и от любой специфицированной субстанции[3]. В книге 'Воля к знанию' анализируется другая функция, возникающая в ту же эпоху: управлять и распоряжаться жизнью в рамках какого угодно множества при условии, что это множество будет многочисленным (население), а пространство — протяженным или открытым. Вот тут-то и приобретает свой смысл — среди категорий власти — функция 'делать вероятным', и в категории власти проникают вероятностные методы. Короче говоря, двумя чистыми функциями в новом обществе станут 'анатомо-политическая' и 'биополитическая' функции, а двумя видами голой материи — любое тело и любое население[4]. Значит, диаграмму можно определить многими способами, выстраивающимися в одну цепочку: это представление силовых взаимоотношений, свойственных данной формации; это распределение способностей воздействовать и испытывать воздействие; это перемешивание чистых неформализованных функций и чистых аморфных видов материи.
Не обстоит ли дело с соотношением сил, составляющих Власть, и соотношением форм, образующих Знание, так же, как и с двумя формами знания, с двумя его формальными элементами? Власть и знание различны по своей природе, гетерогенны; но между ними имеются и взаимодопущение, и вторжение на территорию друг друга, и, наконец, примат одного над другим. Прежде всего следует сказать о том, что у них разная природа, так как власть проходит не через формы, а только через силы. Знание же касается оформленных видов материи (субстанций) и формализованных функций, посегментно распределенных при наличии двух основополагающих формальных условий, видения и говорения, света и языка: знание, следовательно, стратифицировано, архивизировано, наделено относительно жесткой сегментацией. Власть, напротив, диаграмматична: она мобилизует нестратифицированные виды материи и функций и работает с весьма гибкой сегментарностью, ведь она проходит не через формы, а через точки, единичные точки, которыми всякий раз отмечается применение силы, действие или противодействие силы по отношению к другим силам, то есть аффект как 'состояние власти, всегда локальное и нестабильное'. Отсюда четвертое определение диаграммы: это эмиссия, распределение сингулярностей. Локальные, нестабильные и диффузные взаимоотношения власти не исходят из какой-либо центральной точки или же из какого-либо единственного очага верховной власти, а в каждое мгновение проходят в силовом поле 'от одной точки к другой', отмечая отклонения, изгибы кривой, повороты, вращения, перемены направления, сопротивление. Вот почему они 'нелокализуемы' в той или иной инстанции. Они образуют стратегию как проявление нестратифицируемого, а 'анонимные стратегии' почти слепы и немы, поскольку ускользают от стабильных форм зримого и высказываемого[5]. Стратегии отличаются от стратификации, как диаграммы отличаются от архивов. Стратегическую, или нестратифицированную, среду определяет нестабильность властных отношений. Вот почему взаимоотношения власти не являются известными. В этом пункте концепция Фуко также несколько похожа на кантовскую, в которой чисто практическая детерминация несводима к какой бы то ни было детерминации теоретической или познавательной. Правда, у Фуко все является практикой, однако практика власти остается несводимой к великой практике знания. Чтобы отметить эту разнохарактерность, Фуко говорит, что власть отсылает к некой 'микрофизике', разумеется, при условии, что мы будем понимать 'микро' не как простую миниатюризацию зримых или высказывательных форм, а как иную область, новый тип взаимоотношений, как несводимое к знанию измерение мысли: подвижные и нелокализуемые связи [6].
Подводя итог прагматизму Фуко, Франсуа Шатле хорошо сказал: 'власть как осуществление, знание как упорядочение'[7]. Изучение стратифицированных отношений знания достигло своей кульминации в 'Археологии'. Изучение же стратегических отношений власти начинается с
