— А ты никогда не был женат?
Глаза с поволокой снова поплыли в сторону.
— Я и сейчас женат. Даша вскинула голову.
— Ты же говорил, что холостой!
— Я сказал не так. Я сказал, что жены дома нет.
— Ах, вот оно что… — Объяснение звучало разумно, но Даша испытывала нечто похожее на обиду или, скорее, досаду. — И где же твоя жена?
Красивое лицо племянника снова подернулось грустью.
— Не знаю. Мы расстались. Поженились в институте, а потом оказалось, что не сошлись характерами.
— Отчего же не развелись? Богдан пожал плечами.
— Она не настаивала, а я… Я подумал, что так даже лучше.
— Лучше? — Даша не сразу поняла, что он хотел сказать. — А, ты в том смысле, что другие дамы не будут пытаться…
— Можно сказать и так.
— А если ты встретишь женщину, на которой захочешь жениться?
— Тогда может быть разведусь.
— У меня к тебе еще один вопрос: у вас дети были?
— Что? — Богдан испуганно вздрогнул. — Какие дети?
— Судя по всему — нет.
— Насколько мне известно, нет. А почему ты спрашиваешь?
Даша села в кресло и, обхватив колено, внимательно посмотрела на племянника.
— Богдан, ты знаешь, зачем я сюда приехала?
Достав из шкафа чашки, Титаевский принялся их протирать. После небольшой паузы он пожал плечами:
— Познакомиться, наверное. Завязать отношения. Рассказать о бабушке. Прабабушке. Зачем еще к родственникам приезжают?
— Нет. Я здесь совершенно по иной причине.
— Вот как?
— Тебе знакома фамилия Вельбах?
— Вельбах? Что-то… Нет, не знакома. — Богдан явно был чем-то расстроен или озабочен, полные, еще секунду назад такие красивые губы, вдруг стали сухими и тонкими. Даже на лице появилось несколько жестких складок. — А должна?
Даша внимательно посмотрела на племянника.
— Так звали моего и, возможно, твоего деда. Моя бабушка была его третьей женой, а вторую жену звали Галина Новикова. Она была актрисой или певицей. В связи с этим у меня к тебе вопрос: если твои родители умерли, когда ты еще был очень маленьким и других родственников у тебя нет, откуда ты знаешь, как звали твою прабабку, и почему ты не знаешь, как звали ее мужа, то есть твоего прадедушку?
Ни тон, ни категоричность вопроса Титаевского не смутили. Поставив чашку на стол, он спокойно ответил:
— Все очень просто: когда мне исполнилось шестнадцать, директор детдома передала мне коробку.
— Какую коробку?
— Обыкновенную. Из-под обуви. Была такая чешская фирма «Цебо».
— И… что?
— Там хранились вот эти самые нэцке, несколько документов и фотографии.
— Что за фотографии? — Даша навострила уши.
— Я так понимаю — моих предков.
— Вот как… Эти фотографии здесь, дома?
— Разумеется, где же еще им быть. — Богдан подошел к шкафу и вынул альбом. — Вот здесь все.
Даша осторожно взяла альбом в толстом бархатном переплете. Раскрыла. Большой пожелтевший снимок на плотном картоне. На снимке мужчина и женщина, такие молодые и такие счастливые, какими могут быть только молодожены.
Даша подняла глаза и вздрогнула. Из овального зеркала на противоположной стене на нее смотрели два очень похожих лица. Только они не были столь же беззаботными и счастливыми и уж совсем не походили на лица молодоженов, несмотря на то что сама она очень напоминала жениха с фотографии, а в лице Богдана без труда угадывались черты невесты. Последние сомнения отпали — сидящий рядом с ней человек — плоть от плоти Вельбах.
— А ты думаешь, почему я тебя сразу узнал в аэропорту? — Богдан еле заметно усмехнулся уголком чувственных губ.
— Ты про сходство? — Даша удивилась тому, как глухо прозвучат ее голос.
— Да. А разве тебя это не удивляет?
— Да, пожалуй. Твоя прабабушка действительно была очень красивой. Я знала об этом, но не предполагала, что настолько… Ты знаешь, что с ней произошло?
— Не знаю. — Богдан смотрел на фото большими грустными глазами, теми же, что смотрели с фотографии на него.
— А о том, как твой дед оказался на Украине?
— Я ничего не знаю. Эта коробка — все, что у меня есть.
— Плохо…
Даша перевернула страницу. Желтовато-коричневые снимки в резных рамочках. Мужчины и офицерских мундирах, их жены и дети… Кудрявые мальчики в шелковых рубашках, кудрявые девочки в бантах и панталонах с оборками… Не требовалось сложной экспертизы, чтобы разглядеть и в офицерах, и в детях знакомые черты. Защемило сердце. Стараясь не расплакаться, Даша осторожно вынула один из снимков. Статный юноша держит на руках прелестную девочку с капризным ртом, «Кока и Мусечка, 1913».
Трудно представить, что Кока — это дед, которого уже более полувека нет на свете, а Мусечка — старая изможденная болезнями женщина… На последней странице альбома — уже знакомая красавица в облегающей шапочке. Она призывно смотрит вверх, длинная шея красиво изогнута, полные губы четко очерчены. Дата вынула снимок, перевернула. «Галочка Новикова, Москва, 1921 год, „Летучая мышь“.
— Новикова — это ее девичьи фамилия?
— Не знаю. — Богдан пожал плечами. — Это была единственная фотография, подписанная полным именем. Поскольку я похож на нее, то предположил, что она, скорее всего, мои прабабка, вот и решил через Интернет попробовать… С тех пор два года прошло, я уже и думать забыл, и вдруг сегодня ночью звонок…
Даша отложила альбом.
— Богдан, я должна тебе кое-что сообщить. Нечто очень важное.
Титаевский замер.
— Вполне возможно, что в ближайшем будущем твоя жизнь кардинальным образом изменится, и ты станешь очень богатым человеком.
Выражение лица Богдана начало меняться. Долю секунду на нем можно было увидеть растерянность, но почти сразу оно стало настороженным и вдруг совсем чужим, отстраненным.
— Я не понимаю, о чем ты. — Пальцы беспокойно бегали по поверхности стола.
Даша все еще не была уверена, правильно ли она поступает, но что-то заставляло ее продолжать рассказ:
— Наш дедушка был очень богатым человеком. До революции, разумеется. Он погиб, но во Франции живет его сестра. — Она раскрыла альбом и указала на фотографию юноши с девочкой на руках. — Вот эта самая Мусечка.
— Живет? — Сквозь отстраненность еле заметно проглянуло удивление, Богдан взял снимок. — Сколько же ей сейчас лет?
— Много. Девяносто.
— И ей, конечно, нужна операция? Тут настал Дашин черед удивляться.
