— И я вас всех уважаю! Хоть и разный, конечно, народ, а уважаю! И похвастаюсь, Коза! Вот молодежь подчас с усмешкой на нас поглядывает… А мне, к примеру, до пенсии еще восемь лет, а хоть сейчас уходи!
— Во-во! — не удержавшись, поддакнул Николай Ильич.
Все дружно засмеялись.
— Я не в том смысле, батя! Я уходить с работы не собираюсь! Я о том, что досрочно, так сказать, свою долю общего выполнил. И на работе, и на фронте, и вот в дому! А которые молодые или там неудачники завидуют, так они понимать должны, что это заслужено. Все это — он обвел руками и стол, и гостей, и комнату — заслужено! А, мать?.. — Он поднялся: — Предлагаю здоровье Полины Ивановны!.. Все опять выпили, кто-то захлопал. Я видела, что Анатолий только для вида поднимал свою рюмку, а Вагин пил до дна, и Вера тревожно косилась на него. Олег тоже выпивал все, но почему-то не пьянел, как тогда со Светкой и Костей. Вдруг Лидия Николаевна крикнула:
— Горько!
И все сразу же подхватили. Я подняла голову: смотрели на нас с Олегом. И он радостно, спокойно улыбался мне. Мы поцеловались. Я только подумала: зачем это Лидии Николаевне? Чтобы перед всеми показать наши с Олегом отношения, закрепить их этим? Ведь видела же, наверно, как побледнел Анатолий, как опустила глаза Женя? Полина Ивановна словно поняла, о чей я думаю, и будто в отместку Лидии Николаевне сказала, глядя на Женю и Павла:
— Горько!
Все, конечно, опять подхватили. Павел залился багрянцем от волнения и радости: ни разу еще, наверно, они с Женей не целовались. У Жени лицо стало упрямое, холодное, она повернула его к Павлу, и он неумело поцеловал ее.
Николай Ильич звонко кричал:
— На свадебках погуляем, молодежь? Смотрите!
Мы с Олегом в один голос ответили:
— Обязательно!
И Женя упрямо повторила:
— Обязательно!
Павел держал ее за руку, точно боялся отпустить, себе не верил…
25
Случились эти события уже очень поздно, почти ночью.
Столы давно были отодвинуты в угол; кто танцевал, кто пил чай, часть гостей разошлась, часть мужчин все не могла оторваться от стола с вином и закуской. Я танцевала с Вагиным назло Вере, которая так и не разговаривала со мной. Он крепко держал меня за талию, прижимал к себе, но я не отодвигалась: пусть Вера видит, какой у нее муженек!.. А Вагин шептал мне в ухо:
— Знаете, Танечка, в средние века были такие алхимики. Всю жизнь делали опыты, искали золото — и все впустую!
Я понимала, что он намекал на Олега, но молчала. И видела, что Женя с недоумением и осуждением смотрит на меня. Она неподвижно сидела рядом с Павлом и была какая-то усталая, точно те крики «горько» и поцелуй сломили ее. Мне надоел Вагин. Я остановилась, взяла его за руку, подвела к Вере, сказала:
— Заберите, пожалуйста, от меня вашего мужа. Сладу с ним нет!
Здорово вышло! Женя засмеялась, Вагин прямо-таки онемел от злости, а Вера чуть не заплакала. А я отошла хоть бы что, только все не могла понять: почему сама-то злюсь?.. Огляделась вокруг — Олега нигде не было. И Анатолия тоже. Вышла на балкон. В это время Снигирев, Олег и Анатолий тоже подошли к балкону и, беседуя, расположились в креслах у дверей. Мне было странно видеть Снигирева в домашней обстановке. В лаборатории он всегда был. какой-то замкнутый, недоступный, погруженный в свое, а здесь я вдруг увидела, что он просто старик. Большая, наголо бритая голова его чуть устало клонилась вперед, мохнатые, мужицкие брови казались наклеенными, глубоко запавшие глаза смотрели спокойно и умно. Олег держался свободно, Анатолий сидел настороженный, скованный, будто волновался или ждал чего-то.
— Ну, сеньор, видел я ваш сюрпризик, — весело говорил Снигирев Олегу. — Надеюсь, слово свое помните, как черт на него работаете? — Он кивнул на Анатолия.
— Само собой, — так же весело отвечал Олег, Я заметила, что Анатолий чуть пошевелился в кресле и снова выжидательно замер.
— Теперь у вас, Анатолий, будет именно то, чего не хватало раньше: солидная теоретическая часть.
На этот раз, когда все уже стало ясно, Анатолий все-таки сказал:
— Несправедливо это, Филипп Филиппыч. Вы меня ставите просто в неловкое положение…
— Это он, а не я, — засмеялся Снигирев. — А насчет того, что теория моя устарела и горит, сеньор, так я сам тоже старый волк: не вы, так другой. Жизнь ведь не остановишь, не затормозишь. Да и длительно действующих тормозов для нее придумать нельзя. Некоторые, впрочем, всю жизнь специализируются на изобретении подобных тормозов. Их две категории, этих изобретателей. Одни создают вечный двигатель и тормозят этим. Но самые хитроумные изобретатели тормозов — те, кто вертится около. Около науки, например.
Олег с любопытством слушал, хотел что-то сказать, но его опередил Анатолий:
— А почему вы, Филипп Филиппыч, считаете, что у Олега ничего не получится?
— Почему не получится? У него обязательно получится! Уже сейчас его предложение очень интересно. Даже практически: еще на несколько процентов поднимет производительность. Но из элеваторов, друзья, к сожалению, уже больше ничего нельзя выжать!..
Мне так и хотелось спросить: «А что же вы тогда Олегу сразу не сказали?» Но он негромко, раздумчиво проговорил:
— Он где-то очень недалеко от верного пути. Я имею в виду не элеваторы, это, в сущности, задача детская. Олег очень приблизился к новому и верному пониманию теории сыпучих тел. Но тут ему никто ничего подсказать не может, даже я. Вот если он найдет ее, тогда моя теория сгорит, выражаясь вашим языком. Но и тогда все-таки даст ему дрова и пламя, а?… — И он засмеялся,
Странные люди! Судьба, можно сказать, у человека решается, а они смеются. Анатолию и Снигиреву, конечно, хоть бы что, а вот Олег-то почему радуется?!
— Ну, а вы проворонили девушку, увел он ее от вас? — спросил Снигирев у Анатолия.
Олег засмеялся, хлопнул Анатолия по плечу, тот развел руками: где уж нам уж, дескать!..
— Ничего, ничего, — сказал Снигирев. — Каждому свое. А вот первые шаги в науке никому не уступайте. Ничего нет в жизни слаще, чем процесс исследования и результат его. Как любовь и ребенок. Особенно если это первая любовь и первый ребенок. Ничего не уступайте нам, старикам, кроме места в трамвае!..
Они помолчали. Да, такой учитель Олега научит!..
— А жену надо выбирать с умом. Она должна быть, само собой, любовница и друг, но, главное, донимающая. Ведь на все в жизни нужны силы. И духовные и физические. А у нас с вами их еле-еле хватает на одно. На то, что считаем главным в жизни, что должны сделать в ней… А они, эти понимающие, еще реже, чем красивые. — Он засмеялся, подчеркнуто легкомысленно договорил: — Вот у меня покойница была — хоть на обложку модного журнала, и любила меня без памяти, а только одного словечка не знала…
— Какого же? — быстро спросил Анатолий. — Творчество, — полуутвердительно проговорил Олег.
— Угадали, сеньор, — вздохнул Снигирев.
И вот здесь и произошло то удивительное, что я так хорошо запомнила с того вечера. Снигирев сказал:
— Через пять месяцев могу на пенсию. Не уйду, не радуйтесь: я уж как-нибудь у бога себе пенсию выхлопочу. А вот теперь, сеньор, — он почему-то все время называл так Олега, — о том, для чего я вас
