романа; тут я услышал мокрый скрип: кто-то шагал по кладбищенской гальке.
Оглядываюсь. За моей спиной стоит хорошенькая девушка, не то, чтобы красивая, но весьма располагающая. Рыженькая, маленькая, свежая. На плече — большая холщовая сумка, с какими ходят юные художницы. Девушка говорит мне по-английски, с едва заметным русским привкусом (по такому же акценту меня когда-то вычислила Джоан):
— Тоже пробуете разгадать загадку?
В этом «тоже» сразу заключалось многое. Намек на общность. Обещание возможной встречи. Не знаю, как сказать точнее.
Тома не была художницей; она училась в Лондоне на галериста и собиралась делать деньги на искусстве. Рисовала между делом, потихоньку, для себя. Например, кладбищенские памятники. И тщательно скрывала это от знакомых; фи, какой отстойный реализм.
Нам оказалось по пути; мы заглянули в бар; на третьей пинте я должен был себе признаться, что соскучился по привычному советскому кокетству. По польским корням и намекам на ведьму. Так в хорошем ресторане вдруг начинаешь мечтать о столовской котлете и о булочке с маком за десять копеек. Или хотя бы с повидлом, за восемь.
В тот день я возвратился поздновато. И не безупречно трезвым. Джоан была взвинчена. Демонстративно принюхалась: пиво? очень хорошо! и в одиночку? ты решил спиваться с горя? русские страсти? встретил старого знакомого? шел по Лондону, и встретил? бывает! а что же нету следов от помады? твой знакомый не красит губы?
Что-то я наплел, мы помирились. А через неделю Джоан пришлось уехать в Страффорд, на шекспировскую конференцию; она смеялась: спасибо русским
Я узнал…»
?
Следующий комментарий удален администратором, ветвь дискуссии заморожена.
d
?
?
O
?
O
?
?
¦
?
¦
4
«Сегодня почему-то вспомнилась история про одного знакомого, который, будучи в 80-е студентом северного университета, завел роман с замужней девушкой. Нехорошо, конечно, но так уж вышло.
Однажды обманутый муж пришел объясняться. Дверь открыла старорежимная бабушка нашего вертопраха. Сухая, опрятная, строгая. Оглядела незваного гостя, спросила:
— А вы, собственно, кто, молодой человек?
Молодой человек растерялся, сказал: я студент.
— Это хо-ро-шо, — одобрила бабушка. Но тут же добавила: — А вы что же, ком-со-мо-лец?
— Да, — изумленно признался обманутый муж.
— Наверное, и ком-му-нистом станете?
Тот возьми и брякни:
— Не знаю, наверное, да.
— Ну, в таком случае, - твердо заключила бабушка, - ступайте отсюда и больше никогда мне на глаза не показывайтесь.
И захлопнула дверь.»
?
?
5
«Нижняя полка столярки была забита старыми журналами. Они отсырели, от них шел перегнивший запах. По пути в нужник я забегал в столярку, наугад выхватывал журнальчик. Сортир был утепленный, со всех сторон обложенный поленьями для душа; даже зимой можно было выдержать минут пятнадцать. А летом сиди, пока не прогонят. Сумеречно, тихо. Жирно зудит навозная муха, мерцает паутина, сквозь щели тянется горячий свет.
В туалете я узнал про Велесову книгу, инопланетян и кровавые тайны индейцев племени майя (из журнала «Техника — молодежи»). Научился хорошо решать кроссворды (спасибо тебе, «Огонек»!). А в «Науке и жизни» прочитал статью, которая перевернула всю мою последующую жизнь. Про химические штуки, которые используют поддельщики картин. Старят картон марганцовкой, желтят бумагу, соскребают дешевую живопись, рисуют на старом холсте в стиле известных художников. А краски трут из порошков, произведенных двести лет назад... Еще одна статья рассказывала о приключениях известного поддельщика. Он должен был бежать из края в край, полиция не могла доказать его вину, он запутывал сотрудников музеев. Я проникся полным сочувствием к жулику, мысленно подставил себя на его место, сердце колотилось, щеки горели, ноги затекли, одежда пропахла гальюном.
В дверь очень строго постучали; я поспешил домой, применить на практике полученные знания.
Холста у нас не было. Но имелись картон и бумага. Огромные продавленные тюбики с остатками высохшей краски валялись в мастерской. Я начал делать заготовки.
Грузинский чай заваривался плохо и не хотел густеть. Но каких-то пятнадцать минут на медленном огне в железном заварочном чайничке, с добавлением махорки — и вышло отличное месиво. Серая дешевая бумага полностью впитала жижу, разбухла и стала осклизлой; к ней прилипли соринки из чая и ошметки дедушкиного табака. Подсыхая над конфоркой, бумага покоробилась, покрылась старческими пятнами. Соринки и табак сгорели, оставив маленькие дырочки. Для пущей убедительности я поджог еще и краешек листа, но сразу его загасил.
Тюбики пришлось распарывать тяжелым дедушкиным резаком, обмотанным голубой изолентой. Ошметки краски я толок в тяжелой ступке; долго смешивал с олифой; получилось, честно говоря, не очень. Как перестоявшая горчица, в которой вязкая основа отсеклась от масла. Я мазнул картон; по контуру мазка поползло пятно из пахучего жира. Подделка мировых шедевров отменилась. Пришлось заняться историческими документами. Но что писать? И как? Раньше были другие буквы?
Библиотека закрывалась в шесть; у меня остался ровно час.