в которой не спрячешься, если кто вдруг войдет в квартиру, чем…
Эта проходная комната диктовала свои правила. Нельзя было медлить ни минуты. Ломая ногти, Марина принялась судорожно расстегивать мелкие пуговицы на блузке, с трудом выворачивая их из тугих петелек. На нервной почве Алексей так же мучительно путался с петлями на манжетах рукавов своей рубашки. От телефонного звонка они оба подскочили так, что ударились лбами.
— Мы что-то не то делаем… — простонала Марина, потирая лоб.
Алексей смотрел на телефон, как на врага.
— Не будем снимать трубку, — сказал он, содрал с себя рубашку и осторожно через голову стащил с Марины блузку. — Мы делаем то… Когда любовь, тогда все правильно… Мы не виноваты, что обстоятельства таковы… Если бы я мог, то устелил бы свой диван каким-нибудь персидским ковром, но приходится довольствоваться тем, что есть. Я люблю тебя, Марина, и это искупает все. А если и ты меня любишь, то вообще все идет так, как и должно…
— Я люблю тебя, — уже совершенно бесстрашно подтвердила Марина.
Телефон издал последние трели и затих. Алексей спустил с плеч молодой женщины лямочки бюстгальтера и приник губами к ее груди. Она поняла, что никогда в жизни еще не испытывала такого сильного желания слиться в единое целое с мужчиной. С Павлом она заставляла себя и мучилась этим. Даже в моменты наслаждения, которые она все-таки испытывала, ее не покидало ощущение, что оно искусственно и никак не связано с мужчиной, который ее обнимает. Теперь же все было по-другому. И Марина принялась быстрыми движениями снимать с себя остатки одежды уже не потому, что они находятся в проходной комнате и нужно спешить. Ее подгоняла с небывалой силой разгоревшаяся страсть. И Алексей понял ее правильно. Он сделал все, чтобы она запомнила их первую близость навсегда. Он будто забыл о себе. Будто бы все, что происходило на старом узком диване, нужно было только женщине. Будто только ее тело нуждалось в ласках и поцелуях. Когда запекшимися губами Марина едва смогла выдавить:
— Как же я люблю тебя… — только тогда Алексей, казалось, вспомнил о себе.
— Ты… моя жена… не Пашкина… — сумел еще выдохнуть он, и после этих слов для них уже не существовало ничего, кроме объятий.
Длинные Маринины волосы опутали плечи и шею Алексея. И вся она, Марина, оплела его руками и ногами, которые, казалось, стали чересчур длинными и, возможно, даже выпустили еще и ползучие побеги, чтобы крепче обнимать его и не отпускать от себя никогда. А с опухших губ ее будто сошла защитная пленка, и ими стало можно ощущать, как течет по сосудам Алексея кровь и как волнами исходит из самых глубин его сердца неугасимая любовь к ней…
* * *
Так началась мучительная жизнь Марины, жены одного брата Епифанова и тайной любовницы другого. Они с Алексеем бросались друг к другу при первой же возможности, стремясь урвать хоть один поцелуй, например, в кухне в те редкие минуты, когда там не было никого из их большой семьи. Они караулили друг друга по утрам в выходные дни, когда Павел не торопился вставать с постели. Галина Павловна всегда поднималась в восемь часов утра, независимо от дня недели, и тайным любовникам приходилось просыпаться гораздо раньше. Марина выпархивала из-под бока мужа в одном халатике на голое тело и, сразу распахнув его, прижималась всем своим естеством к любимому человеку.
— Марина, давай наконец поговорим с Пашкой, — сказал как-то Алексей, целуя чужую жену в шею и нежно поглаживая под халатом ее спину.
— Нет… Лешенька… не надо… — ответила она. — Я даже не могу представить, каким образом сказать ему, что люблю тебя…
— А вот таким же самым способом и скажи, — услышали они голос Павла.
Марина протяжно охнула и отскочила от Алексея, а халат самым предательским образом совершенно распахнулся, будто как раз для того, чтобы Павел убедился, что под ним на жене ровным счетом ничего нет.
— И как же все это понимать? — самым будничным голосом спросил обманутый муж, будто интересовался, почему брат с женой выпили чай из его чашки.
Эта будничность в голосе не обманула Марину. Она видела, как у Павла закаменела шея.
— Паш, ты… ты прости нас, но… — начал Алексей, закрыв своим телом Марину, но того совершенно не интересовало, что брат пытался ему сказать.
— За что ж ты меня так, Мариша? — спросил Павел, пытаясь поймать взглядом глаза жены. — И так жизни нет…
— Вот и пора прекратить это безобразие, — опять встрял Алексей. — Я люблю твою жену, Пашка… Так вот получилось… Развестись вам надо.
Павла мнение брата по-прежнему не интересовало. Он опять заглянул к нему за плечо и спросил:
— Марин, ну почему именно он, а? Почему не другой?
Она тяжело всхлипнула и решила сказать правду:
— Наверно, потому… что он такой, каким я хотела бы, чтобы был ты…
— Да ты меня никаким не хочешь! Вот ведь в чем дело-то!
Марина вышла из-за спины Алексея и, до синевы в пальцах сжимая полы халата, попросила:
— Отпусти меня, Пашенька… отпусти…
— А вот нате-ка, выкусите! — расхохотался вдруг Павел и выставил вперед внушительный кукиш. — Вы за моей спиной решили свою жизнь устроить, а меня, значит, побоку! Черта с два я дам развод! Не дождетесь!
Он решительно прошагал к сушилке, вытащил оттуда свой бокал, налил до краев пенящейся водой из-под крана, оглушительно глотая, выпил, забросил посудину обратно и вышел из кухни.
После этого памятного для всех троих разговора Павел запил так, что, с трудом добредая домой, падал навзничь прямо в коридоре неподъемной колодой. Свекровь смотрела на Марину с постоянным укором во взгляде, а свекор, проходя мимо нее, безнадежно взмахивал рукой и тоже ничего не говорил.
Однажды разбираться с происходящим в доме родителей пришел старший из братьев Епифановых, Борис, который тогда жил у Нонны.
— Какого черта вы довели Пашку до такого состояния? — процедил он, неприязненно глядя на Марину с Алексеем.
— Уж чья бы корова мычала… — начал Алексей.
— Это ты на Нонну намекаешь?! — взревел Борис.
— Это я на Надю намекаю.
Борис сразу сник и уже гораздо спокойнее сказал:
— Надо же что-то делать? Сопьется парень… Мать говорила, что его уже грозились с работы уволить…
— У тебя есть какие-то предложения?
— Предлагаю наркологический диспансер…
* * *
Специалисты из наркологического диспансера не смогли применить свои знания и умения в деле обращения Павла Епифанова на трезвый жизненный путь. Однажды вечером, возвращаясь домой с работы в состоянии самой крайней степени опьянения, он полностью потерял ориентацию в пространстве, выскочил на проезжую часть дороги и был сбит огромным трейлером. Павел умер на месте.
После похорон совершенно спавшая с лица Марина съехала от Епифановых обратно к родителям. Ей казалось, что она потеряла в жизни все: ребенка, мужа, его родителей, которые уже стали ей родными людьми, а также свою любовь. Вернее, она ее не теряла. Любовь к Алексею с каждым днем разгоралась все сильней, но была теперь еще более преступной, чем раньше, а потому должна была быть задавлена. И Марина давила ее, как могла, до тех пор, пока к ней домой не пришел Алексей. С похорон Павла прошло около трех месяцев.
— Я люблю вашу дочь, — сразу заявил он матери Марины, когда она открыла ему дверь.
— Мариночка, тут… — Маринина мать хотела назвать имя Епифанова, но поперхнулась, увидев, с каким страшным лицом дочь, вышедшая в коридор, смотрит на Алексея.
— Уходи, — прохрипела ему Марина.
— И не подумаю, — ответил он и оттеснил в сторону будущую тещу. — Даже если мы никогда в жизни
