— Как чего? — расхохотался он. — Чего причитается!!
— Не понимаю…
— Все ты понимаешь, детка! Полька сказала, что ты со своим… конем… хвостатым… на Тонькиного приблудка золото прабабкино цепляешь! Так вот оно, это золото, не Тонькино, поняла?! Оно мое!
— Я действительно все поняла… Вы Михаил Корсаков… — неприязненно произнесла Марина и опять попыталась вырваться, но он, сделав резкий рывок, припечатал ее спиной к толстому шершавому стволу дерева. Перед глазами Марины оказалось обрюзгшее, заросшее щетиной лицо с глазами, заплывшими в узкие щелочки.
Корсаков скривил тонкие губы в мерзком подобии ухмылки и выдохнул ей в лицо, опять со струей удушающего перегара:
— Где взяла золото?
— Это просто подарок… маленькой девочке… сироте… — пролепетала Марина.
— Да неужто ты катила сюда с самого Питера, чтобы осчастливить сиротинку? Ты из меня дурака-то не делай! Я всегда знал, что когда-нибудь прабабкины ценности объявятся! Мне еще мамка рассказывала, как сволочи под фамилией Епифановы обобрали нашу семейку! Ты, случаем, не Епифанова, а?! Тебя, может, совесть замучила? Так давай, сниму с тебя грех! Где остальное золото? Говори!!!
Марина не придумала ничего лучшего, как во все горло крикнуть:
— Помоги-и-ите!!!
Корсаков наотмашь ударил ее по лицу. Марина почувствовала, как из носа потекла кровь.
— Да кто ж тебе поможет? — ухмыльнулся он. — Здесь тебе не столица, где людей понатыкано в каждой дырке. У нас тут, почитай, медвежий угол. В общем, так: предлагаю договориться по-хорошему: ты мне — золото, на которое я, заметь, имею полное право, как законный наследник, а я тебя за это не буду… — И Корсаков, одной рукой продолжая прижимать пленницу к дереву, другую руку сунул Марине между ног, удивительно быстро забравшись под платье. Это действие его как-то сразу расслабило, клешня левой руки уже не так жестко впивалась в Марину, и она, изо всех сил отпихнув его, бросилась вверх к освещенной улице. Она успела еще раз крикнуть: «Помоги-и-ите!!», когда он повалил ее на траву, накрыв сверху вонючим горячим телом.
— Ах ты… — Корсаков грязно выругался. — Думаешь, уйдешь? И не надейся! Я сейчас тебя… по всем правилам… А потом ты все равно принесешь мне золото в зубах…
Приподнявшись, он одним сильным движением развернул Марину к себе лицом, а потом, сев ей на ноги, разодрал платье от ворота до пояса. Она опять хотела позвать на помощь, но Корсаков стал запихивать ей в рот какую-то омерзительно вонявшую тряпку. Из глаз Марины поползли слезы. Все ясно. Отцу Дмитрию ничего сделать не удалось. Проклятие продолжает действовать. Или то, что с ней сейчас происходит, расплата не за украденное золото, к которому она не имеет никакого отношения, а за то, что слишком быстро ей захотелось новой любви? Вот тебе, преступная женщина, вместо любви — гнусное свинское насилие…
Марина конвульсивно дернулась, когда Корсаков опять полез к ней между ног, и вдруг почувствовала, что он как-то странно обмяк и всей своей тяжестью прижал ее к земле. Его руки уже больше не цепляли ее тело. Марина еще раз дернулась. Тело мужчины начало сползать с нее. Она выдернула изо рта мокрую мерзкую тряпку, и ее тут же начало рвать. Марина задыхалась и кашляла. Ее выворачивало все сильней и сильней. Слезы продолжали течь из глаз сплошным потоком.
С трудом отдышавшись, но все еще продолжая содрогаться всем телом, Марина повернулась к своему мучителю. Он так и лежал ничком возле нее, уткнувшись лицом в траву.
— Э-э-э… — еле слышно позвала его она и осторожно ткнула в бок ногой. Корсаков не пошевелился. — Да что же это такое… — всхлипнула Марина и попыталась развернуть мужчину лицом к себе. Голова его неестественно откинулась, и на нее уставились остекленевшие, невидящие глаза. Марина отпрянула. Что с ним случилось? Неужели мертв? Но почему? Она же не могла… Но будут думать, что она… Какой кошмар…
Марина вскочила с земли. Ее шатало из стороны в сторону, но она заставила себя идти. Надо добраться… лучше всего до церкви… и все объяснить. Ей нельзя в тюрьму, у нее дети… Анечка и Сережа… Но почему же улица будто вымерла? Где же люди? Ах, вот же… Идет человек… Быстро идет… Да это же отец Дмитрий…
— Марина Евгеньевна! — крикнул уже бегущий ей навстречу мужчина.
Марина с облегчением улыбнулась разбитым ртом, сознание тут же уплыло, и она рухнула ему под ноги.
* * *
— Ну наконец-то! — Марина услышала знакомый голос и открыла глаза. Перед ней, лежащей на кровати, сидел отец Дмитрий и держал ее за руку. — Мариночка, как вы?
Марина хотела сказать: «Нормально», но распухшие губы не слушались, и из них вырвались маловразумительные звуки.
— Ничего не говорите, если вам трудно, — поспешил сказать отец Дмитрий, продолжая сжимать ее руку, но Марине нужно было говорить. Она действительно чувствовала себя вполне прилично, если не считать некоторой слабости и боли в разбитых губах. Она осторожно приоткрыла рот, пошевелила губами, как бы разминая их, и уже вполне внятно спросила:
— Что с ним?
— С Корсаковым?
— Да.
— Инфаркт.
— Он жив?
— Пока да.
— Что это значит?
— Это значит, что он допился до тяжелейшего инфаркта. Сейчас находится в реанимации, но шансов выжить у него мало.
— Это я виной… — пролепетала Марина.
— Нет же! — горячо воскликнул отец Дмитрий. — Да вы и сами знаете, что это не так! Вы сами от него пострадали! Скажите, Мариночка, что он сделал? Что?! Может быть, надо…
— Ничего не надо… — Марина покачала головой. — Он… не успел…
Отец Дмитрий облегченно выдохнул и прижал Маринину руку к своим губам. Она с изумлением, разбавленным ужасом, смотрела на него. Дмитрий почувствовал ее взгляд, оторвал губы от руки и посмотрел ей в глаза. Они показались Марине потемневшими и не таким прозрачными, как раньше.
— Что с вами, отец Дмитрий? — еле слышно спросила она.
— Да какой я для вас… отец… Я просто Дмитрий… Дима… Мы с вами почти ровесники… Простите меня…
— Да за что?
— Я не должен был оставлять вас одну. И вообще, не надо было вас сюда тащить. Я вполне мог бы и один справиться.
— Но я сама хотела поехать, — возразила Марина. — Мне это нужно было, понимаете?!
— Понимаю, но мы все вместе… в смысле… Епифановы… могли бы уговорить вас остаться в Петербурге с детьми.
— Не уговорили бы. Вы даже не представляете, в каком нервном напряжении я там находилась. Дело могло кончиться какой-нибудь психушкой… Мне надо было действовать.
— Как видите, ничего хорошего из этого не вышло, — заметил отец Дмитрий.
— Ну… я все-таки жива… и практически здорова…
Марина села и даже спустила ноги с кровати. Дмитрий расставил вокруг нее руки, будто боялся, что она непременно упадет.
— Да что вы… Дмитрий… — Марина с трудом произнесла его имя без слова «отец». — Я в порядке… честное слово… Вот смотрите… — Она встала, и ее тут же повело в сторону.
Он вынужден был подхватить ее, и она невольно оказалась в его объятиях. Их взгляды встретились, и Маринино сердце пронзила такая боль, что захотелось плакать. Ее глаза увлажнились, и Дмитрий
