— И кому же не хватило ума?
— Но я не все оставил, кое-что взял. Несколько пакетов с фотографиями и видеозаписями мы унесли. — Ничего мы не унесли, хотя следовало бы.
Он пристально смотрел на меня. Вид у него был не самый лучезарный.
— А ты, видать, ловкий...
— Да, я ловкий.
— И где же это барахло?
— В моем трейлере. В тайнике.
— Не втирай мне очки, малый. В трейлере ничего нет.
— Зачем вам знать, где это барахло?
— Затем, что оно мое.
— Ошибаетесь.
Ярдли откашлялся.
— Вот у меня снимут в той комнате отпечатки пальцев и просмотрят фотокарточки и киношные кадры с голыми задницами — многим олухам придется объясняться, очень многим.
— Это точно, включая вас.
Он опять уставился на меня. Я не отводил глаз.
— На понт берешь?
— Шеф, я думаю, что между Уэсом и Энн было кое-что, о чем он умалчивает. Конечно, не самая счастливая пара на земле, но как-никак два года гуляли, и не просто гуляли, но и любовь крутили. У меня вот какой к вам вопрос: ваш сын знал, что вы трахаете его подружку?
Ярдли молчал, раздумывал, как ответить, и, чтобы заполнить паузу, я продолжал:
— А миссис Ярдли знала, что вы трахаете генеральскую дочку? Что же вы молчите, Берт, я ведь не на обед к вам напрашиваюсь?
Ярдли молчал, а я продолжал говорить:
— Вы ведь не случайно обнаружили эту комнату, как сказали Уэсу. Наверное, он знал, что его девушка иногда бегает на сторону, но любовью с ней он занимался в ее спальне наверху. Если бы он увидел ту комнату, он накостылял бы ей по первое число и бросил, как это и водится у джентльменов на Юге. Вы же, напротив, все о ней знали, но сыну не говорили. Это она приказала вам молчать, потому что Уэс ей нравился. А с вами она трахалась, потому что вы имеете влияние на Уэса и можете устраивать дела в городе. Вероятно, вы ей несколько раз чем-то помогли. Словом, для нее вы были как добавочная страховка. Так или иначе, у вас с Уэсом не только одна кровь. Из-за Энн Кемпбелл жизнь у вас стала волнительная и рисковая. Думаю, она предупреждала вас, что хранит копии фотографий и видеозаписей в надежном месте — на тот случай, если бы вам вздумалось выкрасть у нее оригиналы... На тех картинках нетрудно распознать вашу толстую задницу. Поэтому вы начинаете думать о жене и сыновьях, о своем положении в городе, о духовнике и знакомых по церковным делам, о тридцатилетней службе в полиции, и в один прекрасный день вам приходит в голову ликвидировать бомбу замедленного действия. Правильно я рассуждаю?
Ярдли не побледнел, как я ожидал, напротив, побагровел.
— Я не такой олух, чтобы дать себя снимать.
— А вы уверены, что вашего голоса нет на пленке?
— Это не доказательство.
— Может быть, но его достаточно, чтобы замарать ваше имя — как куча дерьма на новом ковре мэра.
Мы сидели друг против друга, как два шахматных игрока, продумывающих на три хода вперед. Потом Ярдли кивнул и промолвил:
— Разок-другой у меня возникала мысль прикончить ее.
— Не шутите?
— Но как можно убить женщину за собственную глупость?
— Не выветрился еще рыцарский дух.
— Угу... Когда это случилось, я был в Атланте. Куча свидетелей.
— Отлично, я поговорю с ними.
— Валяй, дураком себя выставишь.
— Зато без мотивов для убийства.
Собственно говоря, я не считал, что Ярдли — убийца, но когда расспрашиваешь об алиби, люди начинают нервничать. Говорить, где ты был и что делал, всегда неловко, поэтому, если допрашиваемый запирается и качает права, спроси его алиби.
— Можешь сунуть эти мотивы себе в задницу, умник. Мне, может, интересно знать, что тебя есть касательно меня и погибшей.
— Мало ли кому что интересно. Может, у меня еще и фото есть: шеф полиции спит в ее постели.
— А может, и нет никакого такого фото.
