девятимиллиметровый.
Подвал был очень старый, с высотой потолка не менее семи футов. Стены и пол каменные. На первый взгляд подвал мало для чего годился. Слишком сыро для хранения продуктов. Слишком мрачно и страшновато, чтобы заниматься стиркой. Казалось, здесь располагалась только топка и нагревательный бак. Но не думаю, что именно к ним старалась привлечь наше внимание Ева.
Луч фонарика остановился на длинной кирпичной стене в глубине подвала. Мы двинулись к ней.
Стена из кирпича, скрепленного раствором извести, выглядела поновее, чем древние каменные своды. Она высилась от пола до потолка, вплоть до старых дубовых балок.
В самом центре стены была врезана дубовая дверь, украшенная очень хорошей резьбой. Фонарик высветил бронзовую табличку с надписью: 'Его светлости собственный винный подвал'.
– Будем входить? – прошептала Бет.
– Только если дверь не заперта. Правила обыска и изъятий.
Я отдал ей фонарик и попробовал массивную бронзовую ручку. Заперто. Обратил внимание на бронзовую замочную скважину над ручкой.
– Дверь не заперта. Просто ее заело.
Несколько движений топориком – и дверь распахнулась.
Как только она открылась, Бет погасила фонарик. Мы стояли по обе стороны двери, прижавшись спиной к кирпичной стене. Оружие наготове.
– Полиция! Выходить с поднятыми руками! – выкрикнул я.
Молчание.
Я бросил топорик в проем двери, и он приземлился с металлическим звоном. Но никто не ответил выстрелом.
– Иди первой. Меня уже подстреливали в этом году, – сказал я Бет.
– Спасибо.
Она припала к земле и быстро нырнула в дверь. Я следом. Пригнувшись, мы застыли с оружием наготове.
Ничего не было видно, но я почувствовал, что в этой комнате было прохладнее и, может быть, посуше, чем во всем подвале.
– Полиция! Руки вверх! – выкрикнул я.
Мы выждали с полминуты, и Бет зажгла фонарик. Луч выхватил ряды полок с вином. Бет стала шарить лучом по комнате. В центре стоял стол с двумя канделябрами и несколькими свечами. На столе лежали спичечные коробки. Я зажег с десяток свечей. Мигающий свет озарил погребок, заплясал на стекле бутылок.
Как и в любом винном погребе, здесь было множество деревянных полок. Кроме того, там и здесь виднелись деревянные и картонные ящики для вина. Некоторые были раскрыты, некоторые закрыты. В шести бочках бродило вино, каждая бочка с крышкой. На стене я рассмотрел трубки охлаждения, обернутые плексигласом.
Потолок был отделан, кажется, кедровым деревом, пол выложен гладкими плитами.
Мы огляделись по сторонам, заметили буфет, в котором были стаканы, штопоры, салфетки. Многочисленные термометры показывали одинаковую температуру – около 60 градусов по Фаренгейту.
Наконец я произнес:
– Так что же нам пыталась сказать Ева?
Бет пожала плечами:
– Может, стоит заглянуть в эти ящики и коробки?
– Наверное, стоит.
Мы стали просматривать деревянные ящики и картонные коробки. Открыли несколько – только вино.
– А что мы, собственно, ищем? – спросила Бет.
– Не знаю. Но только не вино.
В углу, где сходились две стены подвала, я увидел штабель винных коробок с винзавода Тобина с одинаковыми наклейками 'Осеннее золото'. Подошел к этим коробкам и стал вышвыривать в проход между рядами полок. Раздался звон разбитого стекла, запахло вином.
– Не уничтожай хорошее вино. Осторожнее. Передай мне коробки.
Я не обратил внимания на это замечание. Разобрал последнюю стопку коробок и увидел в углу то, что не имело отношения к вину. Это был алюминиевый ящик для льда. Я стал разглядывать его в свете свечей.
Бет подошла ко мне и направила на ящик луч фонарика.
– То, о чем ты говорил? Алюминиевый ящик из лодки Гордонов?
– Очень похоже. Но это довольно обычный ящик. И пока мы не обнаружим на нем отпечатков пальцев Гордонов, а я уверен, что их там нет, мы никогда не сможем говорить с уверенностью. – И добавил: – Думаю, это тот ящик, в котором, как многие убеждены, хранился сухой лед и сибирская язва.
– Может быть, содержимое до сих пор в нем. Я не до конца убеждена в версии о пиратских
