закричал. Крик перешел в хныканье, глаза были широко открыты и он простонал:
– Не надо... пожалуйста... хватит...
– Нет, нет, не хватит! Не хватит!
Мой второй удар рукояткой раздробил вставные зубы.
Я повернул нож острием и надрезал кожу у корней волос, выдрал клочок кожи вмести с волосами. Он опять застонал, но, находясь почти в шоке, слабо реагировал на мои измывательства... Я кричал в темноте:
– Ты проломил ей голову! Ты изнасиловал ее! Ты – проклятый ублюдок!
Он продолжал стонать...
Я понимал, что надо остановиться. Но образы убитых звали к мести, во мне бушевали темные силы. После ужаса морской гонки, после преследования на Пламе, после угрозы страшного заболевания, после свиста пуль в темноте Джон Кори делал то, что можно делать только в темноте. Я дважды ударил рукояткой ножа в лоб, но черепа не проломил.
Тобин издал протяжный вой...
Хотелось вскочить и убежать, пока не совершил чего-то ужасного. Но темные силы, которые таятся во всех нас, проснулись и взяли верх.
Разделочный нож прошел через брюки Тобина в нижней части живота. Глубокий горизонтальный надрез рассек ткани и мышцы, внутренности вывалились наружу.
Тобин вскрикнул, потом как-то странно замолчал, оставался неподвижным, будто соображал, что же с ним случилось. Он, наверное, ощущал кровь, но ничего более. И может быть, благодарил Бога, что жив. Надо было кончать.
Я протянул правую руку и, взяв полную пригоршню теплых кишок, бросил внутренности ему в лицо. В свете фонарика наши глаза встретились, он смотрел на меня почти насмешливо. Он не понимал, что такое дымящееся лежит у него на лице.
– Твои кишки, – объяснил я.
Он начал издавать вопли и молотить руками по лицу.
Я встал, вытер руки о брюки и ушел. В очень холодной комнате эхом разносились вопли и крики Тобина.
Глава 37
Я не собирался возвращаться обратно через темный туннель. Вообще, не стоит идти назад тем же путем, по которому входил: тебя могут подстеречь.
Я посмотрел на отверстие в потолке. Теперь даже темное штормовое небо казалось ласковым. Подошел к стальной конструкции, поднимающейся от пола склада боеприпасов к отверстию в потолке. Когда-то эта конструкция служила для подъема мощных артиллерийских снарядов и пороха к пушкам, установленным на укреплениях вверху. Так что она должна быть прочная. Поднялся на первую поперечную балку, она выдержала, поднялся на следующие, они сильно проржавели, но были вполне надежными.
Сверху через отверстие падал дождь, снизу доносились вопли Фредрика Тобина. Как только пройдет первоначальный ужас, этот парень должен собраться с силами и попытаться засунуть кишки вовнутрь и... навсегда умолкнуть.
По мере того как я поднимался, воздух становился свежее. На высоте футов в пятнадцать почувствовал, как в отверстие врывается ветер. На высоте двадцати футов я был уже у самого отверстия. Заливал косой дождь, снова штормило.
На поверхности отверстие было огорожено колючей проволокой – явно для того, чтобы уберечь скот, когда эти артиллерийские укрепления использовались как ферма. Черт побери!
Я поднялся на самую верхнюю балку, половина туловища была уже снаружи. Ветер и дождь заглушили вопли Тобина.
Стал рассматривать ограждение из колючей проволоки, окружавшее меня. Высота – фута четыре. Мне предстояло либо преодолеть его, либо возвращаться назад через туннель. Представил Тобина, издающего последние вопли, и его внутренности, разбросанные по полу. А если он немного оправился и нашел свой пистолет или дробовик? Я решил перебираться через колючую проволоку.
Боль чувствуешь только тогда, когда ты в полном сознании. Поэтому я постарался отключить любые мысли, вскарабкался на ограждение и спрыгнул вниз.
Я лежал и пытался прийти в себя, потирая порезы на руках и ногах. Хорошо, что доктора сделали мне прививку на тот случай, если те три пули, которые попали в меня, были не совсем стерильными.
Превозмогая боль от порезов, встал и стал осматриваться. Меня окружали артиллерийские позиции в форме круга, футов тридцать в диаметре. Укрепления были врыты в склон холма и окружены бетонной стеной высотой по плечо. В бетонную площадку был замурован стальной механизм, позволяющий разворачивать орудие на 180 градусов.
В дальнем конце осевшей в землю орудийной позиции я рассмотрел бетонный трап, ведущий к сооружению, похожему на наблюдательную вышку. Насколько мог понять, я был на южном склоне холма, и стволы орудий были направлены на юг, в сторону моря. Действительно, совсем близко слышались удары волн.
Мысль о том, как ферма вернула заброшенные укрепления к жизни, напомнила об угрозе любой жизни в этих местах: воздух был наполнен заразой. Об этом, если прислушаться, напоминал вой сирены. В ушах стоял и другой вой – Фредрика Тобина. Думаю, этот звук еще долго будет преследовать меня.
Итак, с мыслями о Тобине, под вой сирены биологической тревоги, под дождем и ветром, замерзший, дрожащий, томимый жаждой, голодный, изрезанный колючей проволокой, полураздетый, я был на вершине блаженства. Издал радостный клич и исполнил что-то вроде джиги: 'Жив! Жив!'
Но внутренний голос подсказывал: 'Рано радоваться'.
