– Не сможешь! – покачал головой Артак. – Я и сам еще не знаю, будет ли мне поход по силам.
– Где ты, там и я. Не отговаривай меня! – настаивал Зохрак, – Какие теперь разговоры о раненых и здоровых? Артак не ответил. Его занимала иная мысль.
– Не вижу я конца этому! – с горечью произнес он. – Что получается? В конце концов против Азкерта собираемся мы воевать или против наших же изменников? Я вижу, что начинается тяжкая междоусобная война, которая пожрет всех нас еще раньше, чем вторгнется Азкерт. Каков же будет конец всему этому? И хотя бы скорее вернулся Спарапет…
Не ожидая ответа Зохрака, он удалился к себе.
К Зохраку вошла Астхик с каким-то рукописным фолиантом в руках и молча села около старой крестьянки, лечившей раненого, скорее, своим мудрым и ободряющим словом, чем отварами и притираниями. Раскрыв рукопись, Астхик погрузилась в чтение, Она свободно входила к Зохраку, который всегда был рад встрече с ней.
Зохрака несказанно радовало ее присутствие, ее заботливый ход, он не уставал любоваться ее красотой. Ему было приятно думать, что посещения Астхик вызваны не простой заботой о нем, как о раненом, что под этой заботой таится и чувство любви. «Несомненно, в сердце у нее есть и что-то другое…» – утешал себя Зохрак.
А девушка, с первой же встречи мечтавшая о том, чтобы когда-нибудь быть полезной Зохраку, была счастлива, что судьба подарила ей эту возможность. Она читала молча. И так же молча любовался Зохрак ее длинными ресницами, прикрывавшими опущенные глаза. Неужели содержание рукописи так поглощало все ее внимание? Зохрак не решался спросить, что это она читает.
Он мечтал о том, что, подобно урагану, великая война пронесется и исчезнет, а Астхик останется, как уцелевший в грозу цветок, и он будет счастлив рядом с нею… «О, биться, побеждать, любить, жить!» – почти вслух пробормотал Зохрак. Астхик читала, не поднимая головы.
Присутствие Анаит вливало новые силы в душу Артака. Предстоящий поход радовал его, несмотря на трудности и заботы.
– Как хорошо жить, Анаит! – говорил он. – Я верю: будут жить эти горы воды, люди, будет жить вся страна – следовательно, буду жить и я! Без минуты колебания я отдам жизнь за это!
Анаит порывисто прижалась к нему:
– Нет, о нет!..
– Ты не волнуйся, я не об этом говорил…
– Разве ты не любишь жизнь?
– Люблю жизнь, Анаит, люблю ее горячо и страстно, ведь она так сладостна! Верю в жизнь! И именно потому готов умереть!
– Но почему, зачем?
– Не знаю, как объяснить тебе это, Анаит. Всей душой люблю я жизнь, родину, народ свой-и вот говорю: пусть он живет! Лишь бы осталось, жило все родное нам, жило вечно, и пусть это будет добыто хотя бы ценой моей жизни! Умереть так – это ч есть жизнь. Умереть, веря в это, – это и есть жизнь. Ведь без всего этого жизнь человека жалка, преходяща и тленна! А я хочу жить вечно. А жить вечно можно лишь в жизни родины… Не знаю, может, и в этом таится какая-то тайна, какая-то тайная душевная мощь… Я расскажу тебе случай, удивительный случай. Это было у нас на пчельнике. Мед из улья вылился прямо на муравейник: муравьи не могли ни войти, ни выйти из него. И знаешь, что случилось? Муравьи, оставшиеся снаружи, стали падать в мед и тонуть в нем. И их упало столько, что вся поверхность покрылась ими. Но тогда остальные муравьи смогли пройти по трупам и подоспеть на помощь оставшимся в муравейнике товарищам. Все были спасены.. Есть в человеке некое стремление к бессмертию, стремление передавать жизнь другим поколениям и человечеству и жить в них… Ты думаешь, зря умер сепух Гедеон? Нет! Взгляни, какое движение вызвала в людях его смерть, взгляни, как люди бьются!
На глаза Анаит навернулись слезы. Она вспомнила пытки, которым подвергалась в темнице, и поняла Артака, почувствовала, что и сама готова принести жизнь свою в дар родине и народу.
На следующее утро на площади перед замком построились воины и крестьяне. Жены и девушки страны Армянской вышли сказать им напутственное слово. Мать Спарачета благословила объединенные полки воинов и крестьян, и они выступили в Арцруник, против Гадишо. Во главе шли Артак, Зохрак, дядюшка Артэн и сепух Вард.
Впереди ехал Артак, рядом с ним – дядюшка Артэн. Молодой князь чувствовал, что сейчас предводитель отряда уже не он, а дядюшка Артэн. Это и радовало его и одновременно тревожило.
Таким образом, в местности, где никто не мог этого ждать, поднялось и стремительно разлилось, подобно вышедшему из берегов могучему потоку, подхватывающему все встречающееся по пути, подлинное народное восстание, – движение народа, сбросившего с себя иго нахараров, господ, тиранов. Это движение потрясло Могк, Арцруник, Тарон, Хорхоруник, оно стихийно разливалось вдаль и вширь.
И яростно поднялись друг против друга приверженцы Вардана и Васака – «Вардананк» и «Васакианк» Васак занял Айраратскую долину; приверженец Вардана Атом Гнуни занял Аршарупик, Тайк, Туруберан и Гнуник; нахарар Артак Мокский – Тарон, Арцруник и Могк. И все они готовились бить и истреблять друг друга, как открытые и жаждущие крови друг друга враги.
В Арташате и в городах и селах Айрарата царили смерть и разрушение. Как охотничьи псы, рыскали повсюду разведчики и лазутчики. На виселицах качались повешенные крестьяне, Деншапух, могпэты Ормизд и Михр, собрав рассеянные по стране персидские гарнизоны, укрепляли крепости, в которых им удавалось отсиживаться.
И в этих условиях, среди нахарарских междоусобиц, кипело и бурлило море всенародного гнева. Оно, как щепку, бросало и швыряло нахарарское сословие со всеми его личными и сословными интересами и страстями Крестьяне, горожане, а также войска, большей частью состоявшие именно из крестьян и ремесленников, отнюдь не имели намерения истреблять друг друга. Народ в своей мудрости зорко глядел туда, за пределы страны, на ту черную грозовую тучу, которая неуклонно надвигалась на страну Армянскую.
Именно народ и сдерживал своим могучим влиянием внутреннюю нахарарскую междоусобицу, готовясь не только возглавить все силы страны, но и направить их против внешнего врага.
На следующий же день после вступления в Арташат Вардан послал Татула Димаксяна во главе крупного отряда на преследование Васака и одновременно пригласил всех нахараров страны съехаться в Арташате.
Один за другим приезжали они в столицу. Их появилось больше, чем когда-либо видела у себя столица. Прибыл Нершапух Арцруни, прибыл и Атом Гнуни, изгнавший из страны персидские гарнизоны.
С самого дня вступления в Арташат Вардан ни единым словом не обмолвился ни о предательстве Вагака, ни о событиях последних месяцев. Когда же нахарары или намеком, или прямо заговаривали сб этом, он обрывал разговор Вообще он казался раздраженным и обозленным Нахараров он созвал лишь один раз.
– Подступает Нюсалавурт. Он или подоспеет до наступления зимы, или задержится и нанесет удар весной. Соберем же силы – общегосударственное войско и союзников. Азарапет, вероятно, находится еще по дороге в Византию. Дадим знать нашим верным собратьям – нверам и агванам, пусть готовятся встретить наших общих врагов. И чтобы к весне поспешили в Арташат. А гунны пусть вторгаются в Персию, как только здесь начнется война…
Через несколько дней армянские послы пустились в путь.
Азарапет армян и сопрсвождаюшие его князья сели на корабль и после долгого, мучительного путешествия по Понтийскому морю прибыли в столицу Византии.
Неприветливостью, сыростью повеяло на прибывших от мрачного деревянного строения, стоявшего на каменном фундаменте. В неверном свете, струившемся в узкие окна, едва можно было разглядеть не лишенную притязаний на роскошь обстановку: много случайных украшений, обычных и на Востоке и на Западе – пестрые ковры на стенах и на полу, кресла красного дерева, украшенные перламутром, светильники в виде горлинок, расшитые золотом подушки.
Косоглазый смотритель дворца раболепно склонился перед прибывшими и распорядился протопить камин. Тепло слегка рассеяло первое мрачное впечатление.
Через короткое время появился один из придворных императора – Зенон, мужчина с вьющимися
