Течение подхватило всех, в том числе и Васака, коня которого не выпускал вцепившийся в узду мертвой хваткой Гевонд. Но Васак уже не сопротивлялся: страх, прокравшийся к нему в сердце, на время вытеснил ярость. Васак понял, что сейчас его жизнь в опасности, и весь съежился, как затравленный волк. Стыдясь за свое беспримерное унижение, он избегал смотреть на Гадишо. Иногда до него доносилось рычание Врама, иногда, урывками, ухо улавливало и голос Гадишо: нахарар переговаривался с сотником как с равным. Это произвело еще более угнетающее впечатление на Васака, и страх еще глубже проник в его сердце: лишь в пору грозной опасности забывается различие в званиях…
– Глубже садись в седло, князь! – предупреждал Врам Гадишо.
– Мой конь бесится! Отодвиньтесь!.. – обратился Гадишо к толпе, прижавшей его ноги к бокам скакуна – Не разговаривай, государь!.. – предостерег Врам.
Гадишо взглянул на побледневшее лицо Врама и понял, что они подвергаются даже большей опасности, чем он полагал. С трудом протискиваясь сквозь городские ворота, шествие медленно выплывало в поле. Глиняная ограда раздалась, ворота рухнули, вырванные из пазов. Стража отбежала в сторону. Начальник городской стражи бранился, но течением унесло и его.
Вардан подал знак остановиться.
– Освободи государя марзпана! – приказал он Гевонду. Но Гевонд не выпускал поводьев из рук.
– Освободи, говорю тебе! – повысил голос Вардан.
– Государь Мамиконян! – выкрикнул иерей. – Если марзпян верен своей клятве, он должен пойти с нами!..
– Государь марзпан верен клятве! – ответил Вардан. – Освободи его!
– Пусть его господь освободит! – сказал Гевонд, разжимая руку. – Вот я отпускаю его… Иди с миром!
– Ну, в путь, государь марзпан! И ты, князь!.. – обратился Вардан к Гадишо.
– Пребывайте с миром!.. – с деланым спокойствием откликнулся Васак и повернул коня в сторону Арташата.
Толпа раздалась, чтобы пропустить его. Все существо Васака было полно отвращения, смешанного со страхом, к этой пропахшей петом, тяжело дышавшей, разгоряченной людской массе. Он торопился вырваться, словно из тюрьмы.
– Слава богу! – пробормотал Врам.
Проехав немного, они оглянулись. Толпа черной тучей ползла к Араксу, чтобы разлиться еще шире.
– Мы были на волосок от гибели. – промолвил Гадишо. Васак все еще избегал смотреть на него. Сгыд, ярость, чувство унижения и горечь бессилия душили его. Он не решался заговорить. Ведь если и следовало ему говорить, то с достоинством грозного властелина, вслед за гневным словом которого должна была бы литься кровь… Только такие слова должен был бы слышать из его уст нахарар, который примкнул к нему как сторонник и видел в нем вождя. А вождь этот пал, стиснутый народом, остановленный каким-то юродивым монахом… Сейчас лишь одно могло еще вернуть ему вес, поднять его достоинство, – но не сопротивление обезумевшей толпе мятежников, не плети Врама, не копыта скакунов и даже не осторожные, изощренные хитросплетения политики: отныне ему были необходимы сила, оружие, виселицы. Нужно было пролить разгоряченную кровь, нужно было ее выпустить из пылающих сердец!
– Кровь! И только кровь! – забывшись, вслух заключил Васак.
– Не сокрушайся, государь! – попытался утешить его Гадишо. – Это – как весенний поток: сперва он беснуется, а потом высыхает и мелеет на дне оврага… Так бывает и с властью в государстве…
Рассуждения Гадишо уже безмерно раздражали Васака. Он обернулся и взглянул на нахарара горящими волчьими глазами.
– В государстве? С властью? Здесь нет власти! Вот когда мы возьмем власть в руки, тогда мы поговорим о ней!
Гадишо хлестнул коня, чтоб поровняться с Васаком, чей конь уже несся вскачь. Васак, отдавший поводья, полоснул Гадишо сверкающим взглядом, подобным взмаху меча. С его искривленных уст срывались невнятные восклицания. Бешеной скачкой он пытался развеять мысли, которые его переполняли. Они были опасны, и Васак гнал их от себя. Но когда перед ним вдруг опять возникли недавние события, он забылся и громко воскликнул:
– Я! Я – тот человек..
Это был его ответ на слова Гадишо, однажды сказавшего, что нет человека, способного восстановить сильную государственную власть в Армении…
Когда кони пристали, Васак приказал Враму следовать за ними на расстоянии и обратился к Гадишо:
– Государь Хорхоруни! Спрашиваю тебя перед богом и совестью твоей: согласен ли ты, чтоб мы вместе возглавили власть в нашей стране?
– Согласен, государь марзпан! – торжественно ответил Гадишо.
– Клянись!
– Клянусь перед богом и своей совестью!..
– Но нам придется заставить всю страну отречься от веры. Понятно?..
– Понятно, государь марзпан.
– Будешь помогать мне?
– Буду.
– Мы в союзе?
– В союзе!
Гадишо воспрянул духом:
– Государь марзпан, я все видел! Я видел безвластие!.. Я – человек действия. Или мы – нахарары, а они – наш народ, или мы – мусор, и место наше на свалке! Довольно! Слишком долго терпели мы этого полоумного таронца!
– Вот! Именно это говорю и я, – полоумный таронец! Надо стереть его с лица земли! Его и приспешников… Ну, в последний раз: готов ты отречься? – вдруг круто повернул Васак.
– Отречься?
– Притворно, конечно! – тотчас же поправился Васак.
– Готов, ибо не верю ни во что.
– Ну, тогда за дело! Создадим сильную сатрапию в составе персидского государства… А затем увидим. Это потребует немало времени, друг Гадишо! Много воды утечет… Быть может, и несколько лет…
– Увидим!..
Накануне дня, назначенного для выезда в Персию, Вардая вызвал к себе на тайное совещание нахараров, давших обет. Приглашены были Нершапух Арцруни, Артак Мокац, Атом Гнуни, Ваан Аматуни, Шмавон Андзеваци, Аршавир Аршаруни и брат Вардана. Вардан объяснил, как велика опасность: всем именитым нахарарам приказано предстать перед персидским двором и царским судилищем, то есть вдали от родины отдать себя на полный произвол необузданного тирана…
– Положение крайне тревожное, – сказал Вардан. – Приспешники марзпана могут предать нас и сорвать наше дело, тогда как дружное общее сопротивление помешало бы Азкерту прибегнуть к крайним мерам, и тогда для нас открылся бы выход.
– Государь Мамиконян, не лучше ли было бы нам остаться здесь и отказаться ехать на суд? – спросил Аршавир Аршаруни. – Ведь все равно мы и на суде не пойдем на вероотступничество…
– На суде мы будем бороться, мы будем защищаться. Быть может, нам все-таки удастся образумить безумного Азкерта.
Эти доводы не убедили нахараров. Вардан почувствовал это. После недолгого молчания он заговорил яснее и решительнее:
– Не подчиниться вызову, не явиться – значило бы дать повод немедленно двинуть в Армению персидские войска. А выставить наши пока еще не организованные народные массы против прекрасно обученных персидских войск – значите бы дать врагу возможность разбить нас наголову. Не отрицаю: являясь на суд к Азкерту, мы подвергаем себя смертельней опасности… Но возможно, что дело ограничится тюремным заключением… А может случиться – хотя это и очень гадательно, – что найдется путь и к примирению… Одно несомненно: наша поездка поможет выиграть время, необходимое для того, чтоб
