– Где дети?
– Они у себя в покоях, государь марзпан! – со страхом ответил дворецкий, словно Васак считал его виновным в том, что сыновья не вышли встречать его.
– Они больны?
– Нет, государь! – еще более испуганно ответил дворецкий.
Васак нахмурился и что-то пробормотал. Он чувствовал себя уязвленным. Как суров и требователен он ни был, как безжалостна ни наказывал он всякого за малейшее ослушание – детей он любил страстно и глубоко. Он огорчался, не встречая взаимности с их стороны, их постоянное сопротивление его приказаниям приводило его в ярость – он обрушивался на мальчиков с кулаками. В такие минуты его любовь превращалась в ненависть, и он способен был убить сыновей. Он был деспотом и в любви своей…
Васак быстро поднялся в свои покои и внимательно огляделся. Ни одна вещь не покинула своего обычного места, ничто не обнаруживало перемены отношения к нему! А перемены следовало ожидать, она должна была произойти.
– Сюда никто не входил? – с гневом обратился он к дворецкому.
– Никто, государь! – уверенно отвечал дворецкий, не уловив смысла вопроса Васака.
– Ни Бабик, ни Нерсик? Они ни разу не заходили сюда? – спросил Васак снова.
– Нет, государь.
– Может быть, ты запрещал?
– Как смел бы я не позволить им войти, если бы они захотели, государь? – оправдывался дворецкий Васак умолк и хмуро направился к своему креслу. Нигде – ни на кресле, ни на каких бы то ни было других предметах – не было и следа пыли: усердный дворецкий, не в пример всем прочим обитателям замка, был едва ли не единственным человеком, который следил за тем, чтобы запустение не воцарилось в покоях марзпана. Васак не переставал оглядываться по сторонам. Ничто не изменилось с того дня, когда он говорил здесь с Кодаком, когда приказывал сыновьям изучать персидский язык и избил их за ослушание. Нет, ничто не изменилось! Но не изменился и он, оставаясь так же одиноким в молчаливом окружении открыто или тайно сопротивляющихся ему людей.
Горечь, а затем и ярость овладели им. Он снова спросил:
– Но почему же не входили сюда Бабик и Нерсик? Разве им ничего не надо было – хотя бы рукописи какой-либо?
– Не захотели ничего брать, государь! – вновь постарался подчеркнуть свою ревностную службу дворецкий, не уясняя себе, как больно задевает Васака то обстоятельство, что сыновья ничем с ним не связаны.
Словно он умер и придавлен холодным могильным камнем… Да, живой мертвец…
Не появляется и жена его, которой он никогда не запрещал. входить, но ноги которой не было никогда в его покоях, даже когда ока Сыпала ему так нужна.
«Живые не входят в склеп к мертвецу!» – с горечью сказал себе Васак Он долго молчал, с тоской ожидая, что как нибудь переменится само собой это тягостное состояние… И, как бывало с ним обычно, когда он не находил естественного, свободного выхода своим чувствам, он вспылил и приказал немедленно вызвать сыновей.
Любовь и гнев, горечь и бешенство из очереди подступали к его сердцу. Неукротимое властолюбие, бывшее главной движущей силой в его характере, искало себе выхода. Васак со страстным нетерпением ждал прихода сыновей.
Почему они запаздывают? Может быть, еще раздумывают, идти им или нет? Может быть, еще не решили, желают они видеть отца или не желают?!.
Мальчики вошли. Они холодно приветствовали отца и молча стали у дверей. Васак с горечью и гневом молча смотрел на них, с трудом переводя дыхание, не зная, что им сказать.
– Ну, а дальше? – наконец, смог он выговорить. Сыновья молчали.
– Вам больше нечего сказать мне? Так и будете стоять в дверях, как слуги?..
– Что же нам делать? – испуганно спросил Персик.
– Вы даже не знаете, что вам нужно делать? – с еще большей горечью промолвил Васак.
– Мы боимся, что ты опять будешь нас бить! – сказал Нерсик. Глаза его наполнились слезами.
– Бить? А за что я бью?..
– Откуда я знаю? – наивно глядя в глаза отцу, ответил Нерсик.
Это обезоружило Васака. Он с любовью посмотрел на Нерсика и сказал:
– Подойди ко мне…
Нерсик подошел и прижался к отцу. Васак обнял его и поцеловал. Потом он взглянул на Бабика.
– Л ты чего надулся? Все еще не забыл?
– Нет – отрезал Бабик с нескрываемой ненавистью и злобой.
– До сих пор не забыл?
– Не забуду никогда, что ты бил нас, да еще в угоду этому презренному отщепенцу!
– Кто этот отщепенец?
– Кто? А этот ублюдок Парнаваз!
Васак сдержал свой гнев, и сам этому удивился. Душевная усталость сковала его в такую минуту, когда он и сам думал, что уничтожит дерзкого юношу на месте.
Тоном спокойного упрека он сказал:
– Отчего ты всегда так груб и непримирим? Когда же ты станешь более воспитанным? Ведь ты сын князя, марзпана, а не какого-нибудь простолюдина!
– Я, конечно, не простолюдин, но прежде всего – я армянин! А этот презренный Парнаваз задевает мою честь… Он более усердно старается совратить меня, чем это сделал бы любой перс! Он пресмыкается перед персами, лижет им ноги сам и хочет, чтоб это делал к я…
Понуро слушал Васак своего сына, не зная, как быть. Сын проявлял больше воли и сознательности, чем он ожидал… От кого же у мальчика эти черты, если не от той, которая сейчас упрямо остается в своих покоях, не желая показываться?
– А как же ты думаешь жит в мире с персами? – сурово спросил он – Еще посмотрим, что раньше придется делать, -жить с ними в мире или воевать? -усмехнулся Бабик.
Васак насторожился:
– Как это – воевать?
– Ну да – воевать за родину!
– Кто тебе сказал, что может быть война с ними?
– Весь Сюник об этом говорит. Ты же сам вместе со Спарапетом поднялся против Азкерта, а меня думаешь удержать?!
– А ты при чем? Какое тебе дело до того, что решили нахарары?
– Эх, отец, уж если Спарапет призовет к восстанию и весь народ подымется, неужели мне оставаться в стороне? Ты-то сам остался бы?
Васаку показалось, что пощечина обожгла ему лицо.
– Убью тебя на месте, щенок! – вскричал он. – Кто распоряжается в стране – марзпан или Спарапет? Ты смеешь в моем присутствии произносить имя Спарапета?! Убирайся отсюда сейчас же и скажи, чтоб приготовили все: завтра мы выезжаем в Персию. Ты также! – обратился он к Нерсику.
Нерсик схватил руку отца:
– Нет, нет, отец!.. Азкерт будет притеснять и мучить армян, будет война, а нас ты хочешь отвезти в страну врагов!
– Говорю тебе, иди приготовься! Нерсик заплакал.
– Счастлив сын Спарапета, он будет сражаться с персами! – выговорил он сквозь слезы.
Васак с силой оттолкнул его от себя. Нерсик ударился головой о стену и упал. Изо рта у него хлынула кровь, он стал захлебываться. Васак бросился к нему, взял его на руки и перенес в к село. Не выпуская из объятий, он поцеловал его.
– Хорошо, успокойся!.. – произнес он глухо. С молчаливым и суровым осуждением глядел на отца Бабик. «Весь в мать!» – с горечью и гневом подумал Васак. Он кликнул дворецкого:
– Вели готовить коней и запасы на дорогу. Скажи Враму, чтоб одел телохранителей: завтра выезжаем в
