всегда все воспринимает в черном цвете?» — раздраженно подумала она.
В кладовой, пока Толбот составлял картины к стене, Антония решила сделать последний дружеский жест по отношению к человеку, который так здорово научился ее расстраивать.
— Может, есть… какая-нибудь картина, которую тебе хотелось бы иметь? — спросила она осторожно. — Сейчас при искусственном свете трудно сделать выбор, но завтра днем ты мог бы выбрать одну… если хочешь.
Он подошел к ней.
— Конечно, мне бы хотелось иметь картину. Ту, на которой изображены Этрусские ворота. Если ты не против с ней расстаться.
«О, можешь взять ее, — подумала она. — Мне не нужны эти воспоминания». Вслух же произнесла:
— Да, конечно. Бери что хочешь.
— У меня тоже есть кое-что для тебя, Тони, — тихо произнес Толбот. Он достал из кармана конверт и вложил ей в руки. — Это чек в качестве вознаграждения… или частичного вознаграждения за… за твою чудесную работу на раскопках. Мне жаль, что ты уезжаешь именно сейчас, когда мы пробиваемся вниз, где, я уверен, найдем нечто совершенно потрясающее… но… — Он замолчал и пожал плечами. — Прости, что я раньше не выписал тебе чек или даже два. Но мне казалось, что твои денежные дела довольно неплохи.
— Спасибо, — прошептала девушка, чуть не плача.
— И еще кое-что. — Он отвернулся и вынул большую коробку в яркой обертке. — Даже в Неаполе ты не найдешь такого шоколада, как в Перудже.
— Еще раз спасибо тебе, — пробормотала она, взяв коробку.
— Тони! Почему ты плачешь?
— Я… я не знаю.
Он взял ее за плечи и всмотрелся в склоненное лицо. Дверь распахнулась, и вошел Роберт.
— Я принес твой мольберт, — сказал он. — Ты оставила его в служебном лифте.
— О… э… спасибо, Роберт, — еле выговорила Антония.
Роберт взглянул на Толбота, который стоял, засунув руки в карманы.
— Вы все перевезли?
— Да, все, — коротко ответил Толбот.
Антония поняла, что ей представился шанс улизнуть, и воспользовалась им, задержавшись, лишь чтобы попрощаться с мужчинами.
У себя в комнате она вытерла глаза и припудрила лицо. Совершенно напрасно, ибо слезы вновь медленно заструились из глаз, когда она подумала обо всем, что оставляет в Перудже. Если бы только Роберт не ворвался в тот момент…
За два дня до предполагаемого отъезда Антонии Роберт организовал для нее в «Маргарите» небольшую прощальную вечеринку. Кроме Клео и миссис Норвуд, туда были приглашены все, с кем она подружилась в Перудже и кто еще не успел покинуть город. Все, кроме Толбота. Он был так занят на раскопках, что не появлялся в отеле уже четыре дня. Антония твердила себе, что он, конечно, не знает об этой вечеринке, но ее это мало успокаивало. Даже если бы знал, это не помешало бы ему не приехать. Она не видела его с того самого вечера в кладовой и, наверное, уже больше не увидит.
На следующий день Роберт сообщил ей восхитительную новость. Толбот, наконец, завершил раскопки, которые вел последние несколько недель.
— Это гробница! — восклицал Роберт. — Газетчики и представители музеев уже там. Жаждут посмотреть, что внутри.
— О, чудесно! — Наконец у нее появился повод отправиться на раскопки и поздравить Толбота. — Когда на нее можно посмотреть?
— Не раньше чем через один-два дня. Может, и позже. Он не хочет, чтобы люди крутились вокруг, пока он не подготовится.
— Я не собираюсь там крутиться, — резко возразила Антония. — Я просто хочу увидеть успех Толбота, вот и все. И успех Лучано тоже. Однажды на этом доме появится табличка, свидетельствующая о том, что когда-то он принадлежал этому юноше.
Антонии не терпелось поскорее отправиться в путь на такси или любом другом транспорте, который бы отвез ее на раскопки, но Клео заявила:
— Давай сначала пообедаем. А потом я отвезу тебя. Доступ публике запрещен, но мы скажем, что мы лучшие друзья исследователя. Это поможет нам проникнуть за ограждение.
Антония скорее делала вид, чем ела, и сразу после обеда они с Клео отправились в путь, к вящему неудовольствию миссис Норвуд.
— Клео, тебе не стоит ехать в такую жару, — ворчала она.
На раскопках толпилось множество людей, и Клео пришлось припарковаться гораздо дальше обычного места.
Часть бывшего дома Лучано была разрушена, но в основном строение сохранилось, хотя было видно, что оно держится на честном слове. Антония и Клео приблизились к группе людей, столпившихся у входа в тоннель, но ближе им подойти не удалось.
— Скажи кому-нибудь, что ты помощница Толбота, — приказала Клео. — Ты говоришь по-итальянски лучше меня.
Антония разыскала синьора Ломбарди, директора музея, которому в свое время представил ее Толбот.
В ответ на просьбу тот покачал головой.
— Может, вы подождете разрешения синьора Толбота?
— Конечно. Но не могли бы вы ему передать, что мы здесь? Наши имена Антония и Клео.
Он улыбнулся и обещал помочь. Когда Антония вернулась к Клео, та разговаривала со Стефано.
— Говорят, можно будет пройти позже, когда разрешит Толбот, — сообщила Антония.
Стефано порылся в кармане куртки и вытащил конверт с фотографиями.
— Дом Лучано. Помните?
— Да. Он сделал их в тот раз, когда я приезжала навестить его семью, — пробормотала Антония, вспомнив, как взбесился Толбот, увидев ее там.
— Видите? Гвидо, Мартина, вы, Эмилия, я? — оживленно тыкал Стефано пальцем в фотографии.
Клео рассматривала снимки.
— М-м, — пробормотала она и тихонько присвистнула. — Не знала, что у тебя столько знакомых, Тони. Ты лучше не показывай Толботу фотографии. О, а здесь ты со Стефано вдвоем. Спрячь ее!
— Невозможно, — ухмыльнулся Стефано. — Лучано уже показывал их боссу.
— И что сказал босс? — осведомилась Клео.
— Ему не понравилось видеть синьорину Антонию среди нас, — пожал плечами Стефано.
Антония решила сделать хорошую мину при плохой игре. Она просто рассмеялась:
— Толботу все отлично известно. Он проезжал мимо дома, когда мы танцевали как сумасшедшие.
Она вернула снимки Стефано. Была некая ирония в том, что ей так хотелось подарить Лучано фотоаппарат, которым в конце концов — вот насмешка судьбы — мальчик сделал снимки, поставившие ее в дурацкое положение.
Рядом с тоннелем показался какой-то человек. Он махал руками, и Антония присоединилась к толпе репортеров и фотографов.
Появился Толбот. Его лицо и светлые волосы были перепачканы землей, а на щеках темнела недельная щетина. Казалось, от усталости он едва держится на ногах. Но, заметив Антонию, археолог слабо улыбнулся и сделал ей знак подойти.
— Я узнала о твоем открытии, — объяснила девушка. — Я не могла не приехать.
Он едва заметно улыбнулся:
— Ты мне очень помогла на начальном этапе, когда фотоснимков было недостаточно, но теперь мы почти у цели.
Его тон обжег, словно удар хлыстом, и Антония отвернулась, чтобы Толбот не заметил ее трясущихся
