в маленькой лодке плывет к острову на озере Тразимено. Какой свежий вечер, синяя гладь воды тянулась словно шелк, жаркое солнце обжигало плечи и шею.
Она открыла глаза и поняла, что сон не похож на реальность. Вокруг не было ничего, кроме темноты и безмолвия. Тут ей показалось, что снова снится сон. Послышались крики, громкие удары, и кто-то позвал:
— Тони!
И хотя она тщетно кричала в ответ, голоса не становились ближе. Потом снова раздался шум ударов и кто-то сказал:
— Тони, милая! О, любовь моя, ты цела!
Она была не в силах ответить, но почувствовала, как ее подняли и понесли куда-то. Шум голосов сначала стал оглушительным, потом стих, и остался лишь звучащий в ушах чей-то шепот:
— Тони, милая.
Она очнулась… и увидела перед собой серый брезент палатки. Потом чуть-чуть приподняла голову и заметила светлую полоску голубого неба.
— Где… Что случилось?
Клео опустилась рядом с ней на колени.
— Не волнуйся, — прошептала она. — Ты еще не отошла от шока.
— Да, тоннель. Он обвалился… и я погубила всю работу Толбота…
— Не беспокойся за него. Он справится со своими заботами, — перебила ее Клео.
— И одна из моих забот здесь, — произнес другой голос.
Внезапно красивое лицо Клео исчезло, и Антония увидела Толбота.
— О, Толбот! — судорожно прошептала она. — Я все тебе испортила! И это после того, как ты столько работал. Мне очень жаль.
К своему стыду, она разразилась рыданиями. Слезы ручьем потекли по щекам.
— Не плачь, любовь моя. Главное, ты жива. — Он обнял ее и прижался щекой к ее щеке.
— Я только хотела помочь тебе. Рисунки…
— О боже! Подумать только, ты рисковала жизнью ради рисунков! Почему, черт возьми, ты не подождала, пока я сам не проведу тебя через тоннель?
— Я убедила Стефано… ох, с ним все в порядке?
— С ним все хорошо. Я устроил ему выволочку… но я также должен быть ему благодарен за то, что он, не теряя ни минуты, позвал на помощь. А теперь хватит разговоров. Тебе надо отдохнуть. Сейчас приедет «скорая». Тебе надо обследоваться в госпитале.
— Я в порядке. Я в палатке «походного лагеря», и я с тобой.
Он осторожно и нежно поцеловал ее.
— О! На этот раз ты не против. Попробую еще раз.
— Кто я такая, чтобы останавливать тебя? — В ее глазах плясали веселые искорки.
— Так-то лучше. — На сей раз его поцелуй был сильным и требовательным, и она ответила на него.
Клео заглянула в палатку сообщить, что приехала «скорая».
Наконец ужас пережитого сломил Антонию. Она весьма смутно помнила дорогу до больницы, суетящихся вокруг медсестер, кивающих докторов, долгий сон. Очнулась уже в своем номере в «Маргарите», заставленном цветами.
Вошел Толбот. Светлые волосы приглажены, синие глаза светятся нежностью, которая не оставила бы сомнений в душе любой девушки.
— А, ты уже не такая замарашка, как в ту минуту, когда я видел тебя в последний раз.
Она рассмеялась:
— Вот, наверное, было зрелище!
— Да уж. Когда мы вытащили тебя, выглядела ты ужасно.
Он присел на край кровати и нежно коснулся ее руки.
— Я с самого начала приношу тебе одни неприятности.
— Это правда. — Он крепче сжал ее руку. — Много лет назад я решил, что моя работа несовместима с женщинами.
— Да, ты говорил, что не хочешь ничего усложнять.
— Но ты усложнила. Ты в узел меня связала.
— Ненарочно.
Он с притворной грустью покачал головой:
— Тем не менее дело сделано. Сделано окончательно… и бесповоротно. Тони, я думал, если мне удастся найти сокровище, которым был бы рад обладать любой известный музей, то буду счастлив до конца дней своих. Ты отодвинула мою работу на второй план, потому что я не могу думать о будущем, в котором не будет тебя.
— Мне очень жаль, Толбот. — Она не смотрела на него, боясь, что он увидит, как сияют ее глаза.
— Чепуха! Вовсе тебе не жаль. — Он взял ее за подбородок и заставил посмотреть на себя. — Ты выйдешь за меня замуж?
— Да, конечно, — произнесла она тихо. — О, Толбот, я собиралась уехать, потому что не могла оставаться здесь и думать, что ты… не хочешь меня.
— Идиотка! Да я приблизиться к тебе не мог. Каждый раз, когда я думал, что мне удалось разрушить барьер между нами, ты снова возводила его. В тот день в Губбио…
— На Празднике свечей, — прошептала она.
— Все шло прекрасно, пока не появился Роберт.
— И Клео? — поддела она его.
— Клео может сама о себе позаботиться. Она крепче, чем ты, Тони. Она испортила работу, которую ты проделала с теми вазами, а я обвинил тебя за нерадивость. Потом она насплетничала газетчикам. — Он поцеловал один за одним кончики ее пальцев. — Ты простишь меня?
— Полагаю, теперь я не еду в Неаполь, — произнесла она задумчиво.
— Только не без меня, — пригрозил Толбот.
— Мне нужно сказать Филиппу… и, конечно, маме…
— Я все рассказал Филиппу перед его отъездом в Англию.
— Ты уже тогда хотел жениться на мне? Что он ответил?
— А что, по-твоему, он должен был ответить? «Продолжай». Что я и сделал. Он мне очень помог, твой крестный.
Они замолчали. После нескольких долгих поцелуев Антония спросила:
— А что с тоннелем? Он разрушен?
— Нисколько. На самом деле вы со Стефано спасли жизнь всем нам. Мы знали, что с другой стороны проделан еще один тоннель, по всей вероятности, грабителями. В некоторых местах он шел как раз над нашим тоннелем. Но мы и предположить не могли, что перемычка настолько тонкая. Она могла обвалиться в любую минуту. Но скоро мы все восстановим.
— А Стефано? Ты ведь не уволишь его, правда?
Толбот улыбнулся:
— При других обстоятельствах я, возможно, так бы и поступил, но он оказал мне неоценимую услугу.
— Не вини его. Скажем, он поддался соблазну… ради дружбы, не ради денег.
— Меня ты тоже соблазнила… и я не могу противостоять тебе. Так что Стефано прощен.
На следующий день Антония оправилась настолько, что смогла прогуляться с Толботом к «балкону» на площади, откуда открывался вид на долину.
— Я забыл тебе сказать, — признался Толбот, — твои рисунки поддельных этрусских украшений очень пригодились. Я передал информацию во флорентийский музей, и полиция обнаружила небольшую гончарную мастерскую недалеко от озера Тразимено, где группа художников ваяла керамические изделия и делала ювелирные украшения и сбывала их по очень недурной цене. Так что теперь благодаря тебе в музее меня
