Глубокие складки залегли от носа к губам.
Уголком глаза я заметила, что Лекки стоит, глупо вытаращив глаза: неужели эта престарелая развалина и есть тот прекрасный сорвиголова, о котором я рассказывала? Я молча подала ей знак, и она демонстративно занялась стойкой с открытками.
Я попыталась откашляться.
– Э, да, вот это сюрприз…
Он пробормотал:
– Твоя мать сказала, где ты. Я хочу поговорить. Наедине.
– Да, да, конечно. Пойдем в кабинет.
Казалось, он заполнил собой всю крошечную комнату, я встала за своим неприбранным столом и предложила ему сесть. Он не сел, он не смотрел мне в лицо. Совсем как в старые времена. Мы оба стояли, молчали. Он выпятил челюсть, как всегда, когда чувствовал себя неуютно, его красные, разбитые пальцы барабанили по швам Дешевых мешковатых джинсов – так бывало всегда, когда он нервничал и… Ах, куда подевалась моя любовь, где в этой разрушенной плоти скрывался мой юный муж, мой…
Внезапно я поняла, почему он пришел. Об этом кричала каждая линия его тела. Хорошо зная его, я испугалась, что он сейчас выложит все, и Лекки услышит.
– Микки – э, что ж… Хочешь кофе? Или во…
Он отмахнулся, совсем как прежде. Я очень остро ощущала, что мой вид ему отвратителен. Не знаю, бывало ли такое с вами, но поверьте мне, это очень дерьмово. Я почувствовала себя униженной, слабой и присела на край стола.
– Ты знаешь, почему я здесь. – Он говорил так, словно это стоило ему огромных усилий. – Ты знаешь… я видел ту газету… парень на работе показал, ученик. Я видел…
Надо взять контроль над ситуацией, и как можно скорее.
– Да, да. Я знаю. Микки…
– Не называй меня так. Никто больше меня так не зовет. Меня теперь зовут Майклом.
– Извини. Хорошо, Майкл, послушай, здесь не место для таких разговоров. Понимаешь? Не здесь.
Он скорчил гримасу. Я подумала, может, у него что-то болит.
– Мик… гм, с тобой все в порядке? Ты какой-то…
Он снова махнул рукой.
– На работе перенапрягся, поднял что-то тяжелое. Не важно,
– Я не собираюсь тебя выставлять; просто давай не здесь, хорошо?
Мои мозги напряженно работали; я должна заскочить к Джас, как обычно, после работы, но… ч-черт, это важнее. Микки…
– Э… лучше приходи вечером ко мне домой, после работы, скажем… в половине шестого. Я напишу адрес, это зозле церкви.
Он взял клочок бумаги и посмотрел на него.
– Я остановился у матери. Она плохо себя чувствует. Вот что я всем сказал. Что я поехал ее навестить. Тебе лучше говорить то же самое.
Он медленно развернулся и вышел из магазина. Не оглянувшись.
Нащупав позади себя стул, я упала на него. Мозг точно вытерли губкой, я сидела в толстом пузыре, окруженная пустотой, я воспринимала лишь биение своего пульса и шелест своего дыхания. Мне казалось, если я хочу, чтобы все прекратилось, чтобы кровь перестала бежать по венам, чтобы легкие перестали работать, мне нужно просто сказать:
– Боже мой, Билли, ты в порядке? Это был… ну, ты знаешь, кто? Все разом свалилось! Чего он хотел, что он сказал? Столько времени прошло…
Пузырь прорвался, и мир снова нахлынул на меня, будто кто-то включил радио. Зазвонил мобильник, хлопнула дверь магазина. Лекки знаками показала, что обслужит покупателя, и я нажала кнопку.
– Алло, – произнесла я. Голос нормальный.
– О, привет. М-м, меня зовут Софи Джеймс, миссис Морган, мы с вами не знакомы, извините, что беспокою, Натан дал мне ваш номер, я надеюсь, вы не против, что я вам звоню, но я делаю…
– Да, вы репортер из «Кларион».
– О, да, да, это я. Разумеется, вы все знаете. Извините. Понимаете, Джасмин сказала, что вы всегда были опорой для их семьи…
– Ну, я бы так не сказала, я просто друг… – Невероятно спокойный у меня голос; удивительно. Я сама себе удивлялась.
– О, вовсе нет, Джасмин назвала вас семейным ангелом-хранителем! Они очень высокого мнения о вас. Я хотела бы узнать, не могли бы мы с вами встретиться? Немного поболтать? Вы бы нам очень помогли, правда, ведь никто не знает всю ситуацию лучше вас и…
– Извините, я не могу…
– Пожалуйста, миссис Морган, вы бы мне очень помогли, правда. Я провела весь день с э-э, миссис Скиннер, и теперь она, кажется, уверена, что речь идет о преступлении, и я подумала, что вы, как э-э… друг семьи… подумала, что…
Преступлении? Какого
– Миссис Морган? С вами все в порядке?
– Да, да, простите, чай попал не в то горло. Я не миссис, мисс. Я разведена. Морган моя девичья фамилия. Называйте меня просто Билли, меня все так зовут… – Я трещала без умолку. С усилием, от которого чуть не лопнула голова, я взяла себя в руки.
– Хорошо, Билли, так могли бы мы…
Мне так сильно хотелось послать ее подальше, что у меня разболелись зубы, но я должна мыслить здраво. Если я откажусь встретиться, это будет выглядеть странно, поскольку все остальные из кожи вон лезут, чтобы засветиться. В наш век знаменитостей никто в здравом уме не отказывается от возможности попасть на страницы газет. Если я с ней повидаюсь, по крайней мере смогу высказать свою точку зрения.
– Ну, вам лучше всего прийти ко мне домой, скажем… – Я напряженно думала. Микки надолго не задержится, с его-то отвращением ко мне
– Да, это было бы замечательно, большое вам спасибо.
Я продиктовала ей адрес, объяснила, как добраться, и повесила трубку.
Услышала какой-то стук. Опустив глаза, увидела, что пальцы судорожно барабанят по ободранному пластику. С усилием остановилась и вытянула руку. Поверхность стола под ладонью была холодна. От меня словно веяло ужасным холодом, неестественным, как смерть. Мне казалось, дыхни я сейчас на цветок в горшке на столе, он тотчас завянет. Это заставило меня улыбнуться.
Вот что абсолютно худшее в этой ситуации, самое ужасное, самое отвратительное – я знала: я с этим разберусь. Мне это под силу. И чего ради, подумала я, и слабая холодная улыбка появилась на моих одеревеневших губах, чего ради я это делаю?
Глава двадцать вторая
