бетоном. Но до сих пор тайное оставалось тайным.
К тому времени Николай Владиславович уже был законным мужем матери Краева. Их знакомство состоялось сразу после увольнения Ника из НИИ и поступления на должность конкурсного управляющего заводом буровой техники. Регистрация брака состоялась через неделю после назначения на должность директора, за три недели до получения удара в челюсть от приемного сына. Всему в этой жизни Ник был рад, за исключением ядовитой занозы, торчащей из задницы в виде родственника — капитана Краева. После поступления пасынка на работу в милицию Николая Владиславовича чуть не выкинули из кресла директора на улицу, как собаку. Но дальновидный Арцеулов под предлогом, что раз Краева не выгоняют из милиции за дурные родственные связи в виде отчима, почему мы должны делать это с Ником, спас директора городского ЗБТ. Арцеулов понимал, что родственник в милиции — это лучше, чем обиженный Ник на улице. Понимать-то понимал, но за месяц до «коронации» в Сочи его нежданно-негаданно «приземлило» РУБОП со всеми вытекающими отсюда последствиями. Знать бы ему раньше, что арест не состоялся бы так скоро, если бы он поменьше философствовал и не нарушил золотое правило воровского закона — никогда не заводи в святую святых мента или его родственника…
Своим арестом он поставил Марка Михайловича, а заодно с ним и Николая Владиславовича в положение людей, которым привязывают к ногам гири для сброса в Марианскую впадину. И когда чуть больше месяца назад Марк Михайлович при помощи Николая Владиславовича переводил один миллион долларов США, позаимствованный в очередной раз из общака, в оффшорный азиатский банк, он даже не подозревал, какую глупость совершает. Само по себе дело неплохое — сто пятьдесят процентов сверхприбыли. Если известные Николаю Владиславовичу люди заберут героин сразу, миллион возвращается на место, полтора уходят на два счета в банки Берна. То есть идея сама по себе неплоха.
Но происходит чудовищная нелепость. Арцеулов вместо поездки на Юг собирается ехать на Север. И когда Боря Самокат, сплюнув косточки от апельсина прямо перед секретарем, зашел в кабинет к Николаю Владиславовичу и вместо приветствия подвигал челюстями, как покемон в компьютерном мультике — «Где Пырь, епт?», директор ЗБТ потемнел душой.
— У себя. Я с ним только что по телефону разговаривал. А что случилось?
Боря, не удостоив внимания вопрос, вытащил из кармана «Эрикссон», потыкал пальцем-сарделькой в крошечные кнопки и прислонил телефон к сломанному, напоминающему слоновье уху:
— Але. Это я. Короче, Арцеулова «маски-шоу» «слотошили» у кабака. Дело, короче, погань. «Загружают» по всем делам. Готовь бабки, понял? Все, я, короче, к адвокатам.
Николай Владиславович и Марк Михайлович одновременно поняли, что «встряли». Почти весь общак находится в Азии, вдалеке от СИЗО, где «парится» Арцеулов, а о местонахождении денег могут спросить уже через пять минут. Пять минут — срок очень малый, если учесть, что «белый» прибывает из Таджикистана через три недели.
И вот сейчас двоих «предпринимателей» спасало только то, что Арцеулов велел «п-п-пока н-никакких дви-дви-дви… это, ну, движений никаких н-не д-д-делать».
Николай Владиславович, погрузившись в кресло, немигающим взглядом смотрел на гараж с высоты восьмого этажа и медленно помешивал ложечкой кофе в чашке. Из гаража вылетали искры от сварки и, коснувшись земли, затухали. Николай Владиславович закрыл глаза, бормоча молитву. Он просил бога, чтобы тот позволил беспрепятственно доехать машине с грузом помидоров до города, чтобы быстро спихнуть этот трижды проклятый спрятанный в азиатских томатах порошок и о том, чтобы Арцеулов не дал команду «запускать» в ход деньги, которых не было…
Ник молился богу, а в закрытых глазах танцевали танец смерти чертики от ярких искр сварочного аппарата…
Глава 5
Краев остановил машину за два дома от таможни.
Пройти с Амалией внутрь не составляло никакого труда. Поговорив в машине у Дома журналиста, Евгений решил сам просмотреть документы Эберса. Вот это было труднее. Даже если учесть тот факт, что Березина работала в одном оперативном отделе, это выглядело бы чересчур навязчиво, а значит, подозрительно. Следователь прокуратуры, конечно, мог запросить документы оперативника с грифом «секретно», но Краеву без ведома руководства дела просто так бы не отдали. Значит, даже тут придется все делать на полулегальном… да что тут кроить! — на нелегальном уровне. Евгения удивлял только тот факт, что прокурорский следак не изъял документы сразу. Это можно объяснить только тем, что версия об убийстве, связанном с профессиональной деятельностью, стоит у него на последнем месте, если таковая вообще имеет место быть. Сотрудник правоохранительного блока тем не менее, во-первых, может быть убит именно в связи с выполнением служебных обязанностей и, во-вторых, на бытовой почве. Все остальное имеет право на существование лишь в виде десятых долей процента, как исключение из правил. Пример: сотрудник милиции в составе преступной группы совершает разбойное нападение и его убивает из ружья хозяин квартиры. Есть множество таких или иных примеров, но они как составляли десятые доли процента, так и будут.
Что ж, если дела на месте, ему легче. Краев знал уже наверняка — если он познакомится с содержанием бумаг, и там будет даже весьма смутный намек на подсказку, он его увидит. Впрочем, можно готовиться еще и к тому, что бумаги окажутся «пустышками». Женя знал, что в этих делах, с известным грифом секретности, есть лишь часть того, что в полном объеме находится в голове опера. Это делается по разным причинам, и главная из них — слабый режим секретности, из-за которого тот или иной секретный документ может попасть в чужие руки. А это может означать все, вплоть до смерти сотрудничающего лица.
Амалия коротко бросила оперативному дежурному: «Он со мной!» — и они оба поднялись на третий этаж. Заходя в просторный кабинет, Евгений краем глаза заметил вывеску на двери:
Под надписью значилось:
«Вот еще с кем побеседовать нужно, — пронеслось в голове Краева. — Без формальностей, чисто по-оперски. Ему Игорь всю «секретку» «сливал»…»
— Заходи, Женя, вот мой стол. — Березина бросила сумочку на столешницу. — Курить у нас запрещено, так что придется, когда станет невмоготу, на улицу».
— Начальник не курит? — догадался Евгений.
— Точно.
— У нас тоже такое было. Шеф то бросает курить, то снова развязывает. То пластырь какой-то волшебный к печени прилепит, потом отрывает, то таблетки анабазина, как леденцы, сосет, потом бутылек в окно выбрасывает. Кто не угадывал период и закуривал, когда тот в «завязке», то прямо врагом становился. А вообще прав Марк Твен: если совершил одну глупость — закурил, то не совершай другую — не бросай. Ладно, что у нас там с бумагами?
Амалия подошла к серому сейфу и почти беззвучно открыла его. Глядя, как она вытаскивает из нутра металлического ящика пачку дел, Краев подумал: «Вот если бы мой сейф так открывался…» А его сейф, когда в нем ковыряли ключом и после открывали дверцу, будил спящих в камерах мелких хулиганов.
— Вот смотри, Женя, это все, что там было.
Краев одну за другой откладывал в сторону папки, едва заглядывая внутрь. Больше всего его интересовали документы, которые Эберс успел завести максимум за два месяца до гибели. Таких было три. Евгений понимал, что времени мало и он так спокойно сидит на стуле до тех пор, пока в кабинет не зайдет кто-нибудь из начальников. После Краева культурно вышибут из таможни, а Березина примет на себя весь удар. Впрочем, Женя помнил ее слова про «наплевать».
