весны, неужели ему даже в голову не пришло? Этого просто не может быть.
Ширяй обошел стол, добрался до двери и задвинул засов.
— Мстиславич… — сказал он тихо и сел напротив, — Мстиславич, то, что ты сейчас сказал… Ты понимаешь, что это значит?
Млад покачал головой — он не хотел этого понимать. «Здоровье князя уже не в моей власти». Разве не то же самое доктор повторил ему тогда, когда убедил его не искать с Волотом встречи? Млад подумал вдруг, что Вернигора вовсе не остается правой рукой князя… И о Боруте князь не знает, и о своем воеводе…
— Здоровье князя уже не в моей власти… — повторил он вслух, задумавшись.
— Что? Что ты сказал? — переспросил Ширяй и придвинулся вперед.
— Это было в моем видении на Городище, год назад, — вздохнул Млад.
— А ну-ка быстро, повтори! Повтори все сначала еще раз! С самого начала, то, что ты говорил Белояру! Я помню, мы сидели здесь, и ты говорил с Белояром, помнишь? Я еще удивился, что он не выгнал нас с Добробоем! Он просил тебя рассказать то, чего не было в грамоте, помнишь? Давай, Мстиславич! Вспоминай!
— Я все помню, Ширяй. В моем видении было сожаление хана Амин-Магомеда, как будто он хотел, но не успел убить князя Бориса. Это самое главное.
— Нет. Потом. В конце. Помнишь, ты еще повторял, что на границе видения у всех были разными, и это ничего не значит, полная околесица! Ну? Что там было? Ты рассказывал Белояру, я помню, что-то про постель, похожую на погребальный костер!
— Да. И полог был похож на стоящую на костре домовину. Доктор Велезар вышел из спальни и сказал: «Здоровье князя уже не в моей власти». А потом князь отхлебывал яд из кубка, каждый день по маленькому глотку, и каждый день — за свое здоровье… И всходил на погребальный костер с этим кубком в руках…
Они помолчали оба, обдумывая сказанное, а потом снова заговорил Ширяй:
— За свое здоровье каждый день он мог пить только лекарство.
Млад кивнул.
— Мстиславич… — парень прикрыл рот рукой, словно в испуге, — Белояра убили не потому, что он хотел сказать о лживом гадании. Все и без него это поняли, ради этого не надо было его убивать… Он понял, он год назад понял, что ты увидел правду. Ты один увидел ВСЮ правду! ВСЮ, понимаешь? От начала до конца. А это значит… Это значит, доктор Велезар…
Ширяй вдруг икнул и замолчал.
— Ну? — Млад и так понял, что хочет сказать парень, но сам не решался сказать об этом вслух.
Ширяй покачал головой. А Млад вспомнил прикосновение паутины, которая тронула его, едва доктор взял его за руку. Тогда, на Городище. Велезар накинул паутину на его голову, а потом так же ловко снял. И Белояр этого не заметил. А это значит, что он много сильней Белояра, много сильней.
Белые одежды, запятнанные кровью и облитые ядом…
— И мазь, Мстиславич, мазь! — Ширяй словно прочитал его мысли, — кто еще мог подсунуть тебе эту мазь от ожогов? И… Мстиславич! Он же трогал твое плечо! Помнишь, доктор Мстислав спрашивал тебя, кто трогал тебя за плечо? Ты еще тогда спрашивал у Велезара, нет ли у него способностей к волхованию! Помнишь?
— Помню, Ширяй…
Парень вскочил на ноги.
— Я убью его! Я поклялся, что найду его и убью! Это он, это он приходил на вече, притворившись призраком Белояра! Он убил князя Бориса! Он убил Смеяна Тушича! И он теперь убивает князя Волота!
— Тихо. Не ори, — Млад прикусил губу, — князя Волота убивает зов богов. И Перун говорил, что огненный дух снова появляется в белом тумане. Они воспользуются его болезнью, пообещают ему спасение. Не цепочка случайностей ведет Новгород под тень чужого бога… Так сказал Перун. Князь не успеет понять, он умрет, если не ответит на зов.
— В Новгороде говорят, он пообещал окрестить всю Русь за свое спасение… — Ширяй презрительно скривился.
— Ты помнишь себя во время шаманской болезни? Особенно до встречи со мной?
— Помню, Мстиславич. Ты прав, я не был самим собой. И особенно страшно оттого, что ничего не понимаешь. Белый туман, духи… Я не сомневался, что они хотят забрать меня к себе, что так и выглядит смерть.
— И он не понимает. А вокруг него — Чернота Свиблов, которому давно заплачено за это крещение, Борута и Градята, и… Иессей. Доктору Велезару нельзя не верить, Ширяй. Ты помнишь, как ты им восторгался? Ты помнишь, как часами ждал, когда он скажет тебе хоть слово?
— Помню. За это я его и убью. За то что он лжец.
— Я думаю, убить его не так просто, — горько усмехнулся Млад, — можно, конечно, понадеяться на чудо, но чудес, к сожалению, не бывает… Вот и однорукий кудесник не послушал тебя…
— Мстиславич. Ты можешь мне не верить, но чудеса бывают, — Ширяй неожиданно сел и стал совершенно спокоен, — мне кажется, нужно очень сильно хотеть, и тогда все задуманное исполнится.
— Ширяй, боюсь, ты ошибаешься. И… Я очень тебя прошу… Как бы мне ни хотелось вернуть Добробоя, силой только моего желания он не вернулся. Я не хочу так же сильно желать твоего возвращения, понимаешь?
— Но мы же должны что-то сделать? Или ты предлагаешь сидеть тут и ждать, чем закончится дело? Когда князь Волот окрестит всю Русь? Кто рассказывал мне о лике Хорса, который скатится в Волхов? Боги помогут нам!
— Послушай… — Млад покачал головой, — это наивно. Никогда не стоит надеяться на богов. Почему ты решил, что они должны нам помогать? Они и без этого помогли нам.
— Знаешь, я читал какую-то латинскую книгу, — сказал вдруг Ширяй, — там рассказывалось о беззакониях, что творятся на земле. И, представляешь, человек, который ее написал, сделал очень интересный вывод: если их христианский бог допускает все эти жестокости, то значит, его не существует. Или он не настолько всемогущ, как все вокруг утверждают. Я тогда очень удивился: с чего это он решил, что бог им что-то должен? Если с такими мерками подходить к богу, надо не почитать его, а проклинать, причем на каждом шагу.
— Вот именно. Ты хочешь уподобиться этому латинянину?
— Нет, это я вспомнил к слову. Они мне кажутся какими-то глупыми. И книги у них глупые. Сначала они предполагают, что их бог всемогущ, а потом пытаются делать на этом основании какие-то выводы. Нелепо, не правда ли?
— Нелепо, — согласился Млад.
— И ты хочешь, чтоб и мы жили так же нелепо, как они? Ты хочешь, чтоб каждая книга, написанная в нашем университете, начиналась с утверждения: бог всемогущ? Боги помогут нам, я знаю, я чую, ты веришь мне? — Ширяй вскинул глаза, — я же чую иногда, как с тем оберегом по дороге из Изборска. Они не могут нам не помочь!
— Да почему же? — воскликнул Млад, — с чего ты это взял?
— Потому что это неравный бой! Потому что у них есть избранный из избранных, а у нас нет!
— У нас он тоже есть. И не боги виноваты в том, что он пожелал остаться смотреть на воду Белозера.
— Мстиславич, ты не веришь в чудо! — усмехнулся Ширяй.
— В чудеса можно верить, но нельзя на них полагаться. Это большая разница.
— А вдруг однорукий кудесник передумал и уже подходит к Новгороду? А вдруг со дна Ильмень-озера поднимется Ящер и проглотит Иессея? А вдруг Перун спустится из Ирия и убьет его молнией? — Ширяй рассмеялся, — ты не веришь в чудо, Мстиславич!
— Я не понимаю, почему ты смеешься, — покачал головой Млад.
— Я и сам не знаю, — насупился Ширяй, — я не понимаю, что со мной… Мне… Мне почему-то плохо, Мстиславич… Мне кажется, я схожу с ума… В этом нет ничего смешного. Мы должны что-то сделать…
Он поднялся из-за стола и направился к своей спальне, но не дошел всего трех шагов — упал на пол,
