— Хорошо, — сказал Бальверк, — если мы не можем забрать мёд силой, нужно попробовать взять его хитростью.
— Как же, хитростью! — засомневался Бауги. — Суттунг сам кого хочешь вокруг пальца обведет!
Но Бальверк не слушал, он продолжал размышлять:
— Если нельзя зайти в пещеру спереди, то нужно зайти в нее сзади.
— Но сзади сплошная скала! Там нет входа! Ты умеешь проходить сквозь камень? — удивился Бауги.
— Нет не могу! Но у меня есть кое-что в запасе! — Бальверк порылся в дорожном мешке. — Это бурав — Рати. Ты пробуришь им отверстие. Я влезу в него и украду мёд. Возьму свою долю, остальной мёд будет твоим.
— Ты не настолько мал, чтобы пролезть в отверстие оставленное этим…
— Это не твои проблемы, — оборвал его Бальверк, — крути давай!
Бур вгрызался в скалу словно в масло. Пока Бауги крутил ручку, его начали терзать сомнения. Стоит ли ругаться с Суттунгом из-за такой мелочи? Суттунг это так просто не оставит. Но он поклялся Бальверку, что поможет ему достать мёд.
— Нужно просто убить Бальверка, тогда обещание потеряет силу, — пришла в его тупую голову блестящая идея. — Я не буду до конца бурить отверстие, а когда Бальверк залезет в него, приколю его как жука буром!
— Готово. — сказал Бауги.
— Ну-ка отойди, я гляну, — сказал Один. Он уже догадался, что Бауги темнит. Это большими рунами было написано на его роже. Бальверк наклонился к отверстию и дунул в него. Оттуда ему в лицо полетела каменная крошка и пыль.
— Нет, друг, — сказал Бальверк, — крути дальше! Отверстие не сквозное!
Рассвирепев оттого, что ему не удалось провести Бальверка, Бауги в два оборота просверлил скалу насквозь.
— Теперь все! — раздраженно проревел великан.
Один дунул в отверстие еще раз. В мгновение ока он обернулся змеем и исчез в пещере. Неповоротливый великан не успел достать Бальверка буром.
Гуннлед была молода по меркам своего племени. Двести лет для ётунов только начало жизни. И как любая молодая девушка она мечтала. Мечтала, что когда-нибудь в её пещеру зайдет прекрасный молодой великан, которому она отдаст всю свою нерастраченную любовь, и который ответит ей взаимностью. И вот однажды ночью пещера её наполнилась туманом. А когда туман рассеялся, он был здесь, тот единственный, прекрасный, с кем она, не задумываясь, пошла бы на край света.
— Как зовут тебя, прекрасный юноша? — промолвила потрясённая Гуннлёд.
— Зови меня Бальверк, — ответил ей Один.
— Останься со мной хоть ненадолго! И проси за это что хочешь! — взмолилась Гуннлед.
— Я могу остаться с тобой только на три дня! — ответил ей Бальверк. — И за это ты дашь мне три глотка чудесного мёда.
Три дня провела Гуннлед с любимым в том сладком полусне-полуяви. И когда в конце третьего дня он попросил напиться мёда, Гуннлед без раздумий отдала его. Первым глотком осушил Один котёл Одрёрир, со второго чашу Бодн, а с третьего чашу Сон. Гуннлед не противилась тому, что Один забрал весь мёд. Она отдала бы ему весь мир, если б могла.
Покинув пещеру, оборотился Один орлом и взмыл в небеса. Суттунг, обнаружив пропажу, тоже принял обличье орла и бросился в погоню. Быстро нагонял великан Одина — тяжела была ноша отца богов. Еще чуть-чуть, и острые когти орла вопьются в похитителя. То ли от страха, то ли от расстройства желудка, выпустил Один часть мёда через задний проход и облегченный оторвался от Суттунга. Возвратившись в Вальхаллу, выплюнул он оставшийся мёд в чашу и отдал ассам, которые и умеют слагать стихи. Людям же досталось только то, что потерял Один во время полёта.
— Оттого на земле, так много плохих поэтов! — закончил старик свой сказ.
— От дела, — весело заржал Никита, — так он, значит, дерьма объелся? Теперь ясно!
— Спасибо, старик, — поблагодарил волхва Морозко, — поучительная история!
Никита ржал над этой историей всю дорогу, едва только незадачливый певец попадался ему на глаза.
Глава 16
Крепкие двери княжеских винных погребов были открыты нараспашку. Взмокшие челядины выкатывали из подвалов огромные бочки с вином. Вытащив на свет божий очередную бочку, они опрометью кидались за следующей. Вино лилось рекой, плескалось в пузатых кубках бездонным морем. Пей, гуляй народ! Нынче князь Владимир Красно Солнышко жениться, не в первый, правда, раз… Даже на княжьем дворе были выставлены столы с угощением, чтоб каждый мог выпить за здоровье князя и его молодой жены. Что народ делал с превеликим удовольствием, поглощая хмельное в удивительных количествах. Тут же, во дворе, на гигантских кострах жарились целиком бычьи туши, распространяя изумительный аромат. Через открытые окна золотой палаты до простого народа доносились здравицы, что кричали князю богатыри. Сам жених со своей новоиспеченной супружницей сидел во главе стола. За плечом князя как всегда маячил вездесущий Претич. Наполнив очередную чару, князь встал. Поднял руку, призывая к молчанию. Гул мгновенно смолк. А тех, кто не заметил призыва князя к тишине и продолжал шумно возиться, предусмотрительно пихнули локтем соседи.
— Други! Соратники! — торжественно начал Владимир. — Сегодня у меня свадьба!
— Дай бог, чтоб не последняя! — крикнул кто-то пьяным голосом с дальнего конца стола.
Владимир нахмурился: на смутьяна зашикали со всех сторон. Претич наклонился и что-то зашептал князю на ухо. Лицо Владимира подобрело, и он, улыбнувшись, продолжил:
— Боги дадут, и еще свадебку сыграем! Вы все прекрасно знаете, что князья не всегда по любви, все больше по согласию себе невест подбирают. В государственных интересах! Главная задача князя — державу крепить, пускай даже и таким, — он криво усмехнулся, — способом. Но сегодня мы гуляем не только мою свадьбу, есть среди нас человек, что невесту по любви себе выбрал! Кстати, без него и Добрыни не было бы и моей свадьбы. Здравиц в мою честь я уже предостаточно наслушался, а его, почему-то, незаслуженно обошли! Вы его прекрасно знаете, это один из лучших моих богатырей — Дунай!
Услышав свое имя, Дунай, который сидел вместе с Настасьей по правую руку от князя, поднялся. Вслед за ним поднялась и Настасья.
— Совет вам да любовь!
Князь поднес чару к губам и залпом её осушил.
— Что такое? — вдруг гневно крикнул он.
Все притихли, особенно чашники, разносящие хмельное.
— Вино горькое!
Князь взял со стола нежное перепелиное крылышко, надкусил его.
— Еда горькая!
Воцарилась гнетущая тишина.
— Горько! — вдруг закричал князь весело.
— Горько! Горько! — опомнившись, подхватили его клич богатыри.
Дунай нежно обнял супругу и поцеловал её в губы. Настасья зарделась, смущенно села на свое место.
— Ну вот, — довольно произнес Владимир, — чтоб богатыря мне родили! Да такого чтобы ух… Чтоб Илью за пояс заткнул!
— Дай срок, князь! — весело произнес Дунай.
— Будет тебе срок, — ответил Владимир, показывая челядину пустую чару.
