пациентки. Живописец в четкой и изящной манере передал ее правильные черты и вместе с тем хрупкость, которая ощущалась в ней уже тогда. Жерар слегка наклонился, чтобы прочитать подпись художника, и в полном изумлении выпрямился: автором картины был Эдуар Мане.
Чувствуя, как подкашиваются ноги от этого неожиданного открытия, он проделал в обратном порядке тот же путь, каким пришел сюда, уже не обращая внимания ни на что вокруг.
Глава 37
Небо потемнело, заполоненное тучами, которые нагнал ветер с запада. Поскольку был еще не слишком поздний час, чтобы зажигать фонари, на улицах стало темно почти как ночью. В сгустившихся сумерках особняк Люсьена Фавра сиял сотнями огней.
Жан взглянул на Анжа, который никак не мог прийти в себя после всего того, что увидел внутри этого помпезного строения. Он не нашел никаких следов Сибиллы, но, если учесть, что он обнаружил пресловутый конный портрет мадам Фавр и черные коробки в шкафу — конечно же это были фотокамеры, — нельзя было считать, что он вернулся ни с чем. Ни первое, ни второе само по себе не было доказательством вины Люсьена Фавра, но подтверждало слова его матери и гипотезы Жерара. Что же касается портрета Нелли работы Эдуара Мане, эта неожиданная находка открывала такие перспективы, о которых ни Жерар, ни Жан до сих пор даже не подозревали. Даже если, по мнению Жерара, Люсьен Фавр казался слишком слабым и нерешительным человеком, чтобы приписать ему нес эти преступления.
Все еще пребывая в сомнениях, Жан решил понаблюдать за передвижениями миллионера. Если, вопреки до водам Жерара, Люсьен Фавр и есть тот самый человек, которого они подозревают, то, скорее всего, он встревожится и предпримет какие-то срочные действия. Наверняка он догадается об истинной подоплеке визита психиатра, а раз так, не будет сидеть сложа руки. Если им не удалось заставить его проговориться, он может выдать себя своими действиями.
Жерар вернулся в клинику, собираясь подробнее расспросить свою пациентку о тех новых деталях, которые сегодня узнал. К тому же необходимо было получить поддержку Бланша — учитывая высокий ранг подозреваемого, понадобился бы авторитет не менее уважаемого человека, чтобы привлечь на свою сторону полицию.
Если Люсьен Фавр действительно тот, кого они ищут…
Жан положил котелок на колени и стал нервно постукивать по нему пальцами. Он уже слишком долго ждал. Теперь он невольно спрашивал себя: а что, если это все-таки ложный след? Что если он напрасно тратит здесь время, вместо того чтобы заниматься поисками Сибиллы?
Время от времени он все же переключал внимание на особняк, который, несмотря на яркое освещение, был почти пуст: видимо, гости не слишком стремились в эти стены, с которыми было связано слишком много мрачных событий.
А теперь единственный наследник держит у себя на письменном столе фотографию своего отца, лицо которого обезображено смертельной болезнью. Может быть, это своеобразное средство преодолеть зависимость от отца, избавиться от чувства собственной неполноценности — ведь сам Люсьен Фавр, кажется, не имел никаких особенных амбиций и уединенно жил в своем особняке, больше похожем на дворец, в окружении одной лишь прислуги — даже присутствия матери оказалось для него невыносимо. Почему? Потому что она была последней, кто знал, что у него нет таланта живописца?.. Довести ее до безумия, а потом поместить в клинику — не было ли это лучшим средством от нее избавиться?
Но все это были только предположения.
Он взглянул на Анжа, которым не мог не восхищаться: мальчик казался ему сказочным героем, побывавшем в пещере дракона. Однако сам Анж, судя по всему, не считал это особым достижением. Сейчас он сидел рядом с Жаном на скамейке, едва доставая ногами до земли. Видимо, привычный к долгому ожиданию, он ничего не говорил, не двигался, ничем не выражал нетерпения. И если кто-то из них двоих оказывал на другого успокаивающее воздействие, то это был именно Анж.
Жан взглянул на небо и сказал:
— Дождь пойдет с минуты на минуту.
Ответом ему был лишь отчаянный приступ кашля. Когда он закончился, Анж, дрожа всем телом, начал судорожно глотать воздух, словно получил сильный удар под дых.
— Тебе нельзя будет оставаться под дождем, — с беспокойством произнес Жан.
Анж пожал плечами. Сейчас были заботы и поважней. Мимо них по улице регулярно проезжали трамваи — огромные полные людей экипажи, запряженные арденнскими лошадьми или першеронами. Пассажиры, сидевшие на открытых площадках, беспокойно поглядывали на небо. Жан и Анж сидели недалеко от стоянки фиакров, примерно в сотне метров от особняка Фавра. Запах навоза щекотал ноздри. Фиакры один за другим отъезжали от края тротуара, увозя пассажиров, но всегда как минимум один был свободен и стоял в ожидании. Это успокаивало Жана, который продолжал следить за особняком.
Вдруг, даже без предупреждающего раската грома, всего лишь после нескольких капель, упавших на мостовую, дождь хлынул как из ведра. Жан инстинктивным движением нахлобучил свой котелок на голову мальчика. Прохожие бежали мимо них, словно крысы, спасающиеся от наводнения. Жан уже хотел встать и отвести Анжа в какое-нибудь укрытие, но в этот момент увидел, что из ворот особняка выезжает экипаж, запряженный парой лошадей.
— Скорей! — крикнул он Анжу, устремившемуся к подворотне, в которой укрылось несколько человек. Жан схватил мальчика за руку, развернул и подтолкнул к фиакру. К фиакру уже бежал какой-то человек, но Жан опередил его, быстро велел кучеру следовать за экипажем, только что выехавшим из ворот особняка, втолкнул мальчика внутрь и захлопнул дверцу перед носом подбегавшего конкурента, который остался стоять под потоками воды. Когда фиакр тронулся с места, Жан высунул голову в окно, чтобы убедиться, что они действительно едут за экипажем Люсьена Фавра: в этом потопе можно было не опасаться, что слежка будет замечена. Затем быстро убрал голову: в течение нескольких секунд она намокла так, будто он окунул ее в таз с водой. Анж снова разразился душераздирающим кашлем.
— Надо мне тебя вылечить. Иначе как же ты станешь медиком? — сказал Жан, пытаясь шутливым тоном замаскировать свой страх.
Анж издал слабый смешок.
Вид ребенка вызывал у Жана острую жалость. Лишь рыжие волосы Анжа, почти полностью закрытые котелком, не пострадали от дождя, но сам он промок насквозь. Жан хотел чем-нибудь его вытереть, но в его распоряжении не было ничего подходящего. Вздохнув, он снова перевел взгляд на окно. Сквозь струи дождя он разглядел церковь Святого Августина, а еще через несколько минут — церковь Магдалины. Фиакр проехал вдоль бульвара, потом миновал площадь Оперы и теперь следовал в сторону Лувра. Куда же направляется Люсьен Фавр?
Они углубились в переплетения улиц. Постепенно шум дождя стал стихать, капли уже реже ударялись о крышу фиакра. Весенние грозы обычно столь же бурные, сколь и быстротечные.
Жан подумал о том, что в это самое время Жерар, возможно, пытается убедить Бланша…
— Люсьен показал вам эту картину Эдуара? — с удивлением спросила Нелли Фавр, лицо которой при упоминании о Мане буквально озарилось. Еще никогда раньше Жерар не видел ее такой.
Наконец-то он нашел нужный ключ — один из тех, что можно тщетно искать месяцами, но после обнаружения сразу получить доступ к наиболее закрытым областям души, которая без этого ключа никогда не раскроется и не выдаст самую сокровенную свою тайну. Реакция Нелли превзошла все его ожидания. Взгляд ее пылал настоящей страстью. Что же произошло между Мане и ею, если даже одно упоминание имени великого живописца вызвало такое преображение?
Она лежала в постели с вышивкой — все те же голубые бабочки, — за которую снова взялась после обеда, накрытого в столовой, где присутствовали Бланш, его супруга и пациенты. Жерар отметил, что лечение пошло на пользу Нелли. В то же время он опасался, что она снова неожиданно замкнется в себе, оставив его теряться в догадках.
Чтобы оказаться на одном уровне с ней и больше ее не смущать, Жерар сел в уже знакомое кресло с
