честь, полиция просто не знает, что делать дальше. Найти поджигателя никак не удается. Свидетелей нет. А пожары продолжают возникать с пугающей частотой. И, сказать по правде, весь Вест-Сайд уже до смерти перепуган.
— Ваша честь, — произнес мелодраматическим тоном Бейли, — обвинение позволяет себе вопиюще недопустимые домыслы. Понятно, на дворе август. Стоит жара, чувства накалены до предела…
— Благодарю вас за сводку погоды, мистер Бейли. К чему вы ведете?
— Преступления совершены разными людьми, сознательно копирующими один почерк.
— Обвинение?
Вопросительно подняв брови, судья посмотрел на прокурора.
— Маловероятно, — ответила Луиза Коупель. — Состав, который преступник использует для изготовления своих зажигательных бомб, уникален. По сути дела, это отпечатки пальцев конкретного поджигателя. Средства массовой информации пошли нам навстречу и не опубликовали точные пропорции смеси. Мы уверены, что за всеми этими поджогами стоит один и тот же преступник. Обвиняемая категорически отказалась сотрудничать со следствием и помочь установить личность поджигателя…
— Она отказалась сотрудничать со следствием, — вставил Бейли, высказывая вслух мысли Пеллэма, — потому что не знает преступника.
— Как я уже сказала, мы имеем дело со сложным, детально проработанным жестоким преступлением, которое повлекло за собой гибель ребенка. И в свете того, что у обвиняемой уже была одна судимость за мошенничество…
— Что? — воскликнул Бейли.
— Мистер Бейли, вы возражаете?
— Нет, ваша честь, не возражаю.
— Хорошо, потому что если бы вы возражали, я вынужден был бы указать на неуместность подобных действий. Мы разбираем дело без присяжных. Это не демонстрация улик.
— Я не возражаю. О какой судимости идет речь?
Адвокат посмотрел на Этти. Та, словно онемев, опустила лицо.
Пеллэм подался вперед.
— Как о какой? Шесть лет назад миссис Вашингтон была осуждена за мошенничество и вымогательство. Кроме того, ваша честь, в том деле фигурировала угроза поджога.
У Этти есть судимость? Она угрожала поджогом? Пеллэм мысленно быстро прошелся по многочисленным беседам с Этти. Ни на одной отснятой кассете об этом нет ни слова. Даже намека. Пеллэм возбужденно потер большой и указательный пальцы.
Бейли выжидательно смотрел на Этти, но та сидела потупив взор.
— Я впервые слышу об этом, ваша честь, — наконец пробормотал адвокат.
Он шепнул что-то Этти, но та, покачав головой, промолчала.
— Что ж, — заметила прокурор, — это уже проблемы защиты. Обвинение умывает руки.
— Совершенно справедливо, мистер Бейли, — подтвердил судья. Вздувшаяся жилка на его побагровевшем виске, казалось, изменила свое положение. Судье не терпелось поскорее перейти к следующим делам, которые значились в повестке дня. — То, что вам неизвестно прошлое вашей подзащитной, вряд ли имеет отношение к делу. Давайте закругляться.
— Учитывая вышесказанное, — прошипела Луиза Коупель, — обвинение требует отклонить ходатайство об освобождении под залог и оставить мерой пресечения содержание под стражей.
Судья откинулся на спинку высокого черного кресла.
— Ходатайство об освобождении под залог отклоняется.
Он опустил молоточек, показывая, что дело закончено, и этот удар прозвучал громом выстрела.
— Нас обошли с фланга.
Луис Бейли и Пеллэм стояли на тротуаре перед зданием уголовного суда. Жаркий августовский воздух был наполнен странным запахом — горечью.
Адвокат рассеянно уставился на ноги. В темно-синем носке красовалась большая дыра, но зеленый выглядел почти совсем новым.
— Я должен был это предвидеть. Прокурорша обвела нас вокруг пальца. Она попросила отложить предварительное слушание, намекнув, что если я соглашусь, она не станет возражать против освобождения под залог.
Пеллэм угрюмо кивнул.
— Совершенно законный метод, в просторечии именуемый обманом.
— Да, понятно. А на самом деле Коупель просто выжидала, когда мальчишка умрет. Смерть маленького Торреса укрепила ее позиции.
«Вот они, наши служители закона, — подумал Пеллэм. — Да простит их господь!»
Он спросил:
— Вы не знали о том, что у Этти есть судимость?
— Нет. Она ни разу не обмолвилась об этом.
— Для меня это тоже стало громом среди ясного неба. Это здорово ухудшит ее положение?
— Ну, на суде обвинение все равно не сможет это использовать. Если только Этти сама не начнет давать показания, но я ей это не позволю. Однако, это…
— Неприятно, — пробормотал Пеллэм.
Бейли попытался было подобрать другое слово, но в конце концов повторил:
— Неприятно.
Не сговариваясь, оба обернулись и посмотрели на серо-черное здание уголовного суда. Их взгляды упали на серьезный разговор остролицего адвоката в темном костюме и его маленького, толстенького угрюмого клиента. Так случилось, что Пеллэм уставился на адвоката; Бейли задержал взгляд на человеке, чьи интересы тот представлял. Всего в трех кварталах отсюда начинался Чайнатаун. «Так вот чем объясняется этот запах, — подумал Пеллэм. — Прогорклое растительное масло.»
— Луис, я тревожусь по поводу Этти. Вы не могли бы добиться ее перевода в тюремный госпиталь?
— Никто не идет мне навстречу. И не пойдет до тех пор, пока не будет схвачен поджигатель.
Пеллэм похлопал по бумажнику.
— У меня нет связей в управлении исправительных учреждений. Если я и смогу что-нибудь сделать, все будет по старинке. Повторное ходатайство. Предоставление новых оснований.
— Вы сможете это осуществить?
— Не думаю, что дело выгорит, и все же попробовать надо.
Бейли не отрывал взгляда от большой стайки голубей, шумно суетящихся вокруг недоеденной булочки, которую бросил на асфальт прохожий.
— Говорите начистоту, — наконец сказал адвокат.
Пеллэм вопросительно поднял брови.
— Ситуация с залогом выбила вас из колеи, так? Вы очень расстроились.
— Я не хочу, чтобы Этти оставалась в тюрьме, — сказал Пеллэм.
— Я тоже не хочу, но это еще не конец света. — Помолчав, Бейли спросил: — А все-таки в чем дело?
— Что?
— Пеллэм, я спрашиваю, что вы тут делаете, — объяснил Бейли.
— Невиновный человек сидит в тюрьме.
— То же самое можно сказать приблизительно процентов про двадцать тех, кто находится там, — заметил Бейли, кивая в сторону центра предварительного содержания под стражей. — Это старо как мир. Почему вы вздумали разыгрывать из себя частного детектива, какая ваша корысть во всем этом?
Пеллэм окинул взглядом оживленную Центральную улицу. Суд, административные здания… Правосудие в работе. Почему-то Пеллэму пришел на ум муравейник. Наконец он сказал:
— Если Этти отправится за решетку, мой фильм окажется никому не нужен. Три месяца работы коту под хвост. И я потеряю на этом тысяч тридцать-сорок.
