нажал на газ.
Кучкину дали небольшой сельский приход, и Рожнов как раз приехал его поздравить. А бывший пилот встретил бывшего инженера словами: «Здравствуй, командир погиб».
«Послушай, он уже тогда знал, что ошибся? – спросил Рожнов. – Там, на платформе, – знал?»
Кучкин слабо улыбнулся. «Глупый. Командир не мог ошибиться. Он должен был выбрать, и только».
«Не понимаю. Как это – выбрать?»
«Ему предложили два пути. Он выбрал тот, по которому человечество успело зайти дальше. Настрадалось больше. Решил, что закончить почти готовую программу умнее, чем затевать с нуля совсем новую, хоть и очень перспективную. Он был прагматик».
«А что бы выбрал ты?»
«Мне ничего не предлагали. Я же не заглядывал внутрь Железной Девы. А из сна вынес умение чувствовать правду, и только. Мне повезло. Не уверен, что пережил бы этот дьявольский соблазн. Командир тогда спас наши души, разбив ТМ4 и показав Деве, что ей больше нечего ловить на платформе».
«Хорошо, но мог он выбрать неправильно? А еще представь – вдруг мы бы приняли другой путь, треснули командира по чану кувалдой и утащили вниз? Может, он это вычислил и нарочно лишил нас права выбирать?»
«Не исключено. Но какая теперь разница? Уже монтируют лунный город. Вот увидишь, все устроится. Земле был жизненно необходим рывок в космос. Пока люди сидели на поверхности, их так и подмывало разнести друг друга на кусочки – это командир верно подметил. Теперь народы вместе пашут. А говорить со звездами и прыгать через галактику мы непременно выучимся. Когда-нибудь. Не верю я, что традиционные подходы дадут нам забраться далеко от дома. Хочешь не хочешь, придется выдумать нечто особенное».
«И все-таки, почему командир?.. Ты же знаешь, да?»
«Он сомневался. С первой минуты и до самого конца. Тебе, наверное, больно это слышать, но он врал нам. Врал во спасение, чтобы защитить. На самом деле он узнал и понял нечто такое… невероятное. И ему было очень трудно решить. Логика требовала одного решения, эмоции – совсем другого. Он просто не выдержал и сдался».
«Тогда за что мы подставили Чарли? Чего ради он в психушке сгинул, если сам командир так вот бездарно…»
«Еще одна ложь во спасение. А я спрашивал, между прочим, – не жалко вам его, ребята?»
«Уроды, – сказал Рожнов. – Я окружен бессердечными уродами».
«Не твоя реплика».
«Ур-р-р-рроды!»
– …Какого черта?! Обязательно надо сверлить прямо над головой у спящего человека?
– Ой, извини. Мне с той стороны не видно. Я думал, ты уже встал.
Кучкин высунулся из спальника.
– Молодой боец должен спинным мозгом ощущать присутствие дедушки! – сказал он сварливо. – Эй! Кто сегодня принесет мне кофе в постель?
– Холодного сока? – раздался совсем рядом голос Шульте.
– Благодарю. Командир, я видел кошмар. Мы все бросили летать. Вы покончили с собой, Рожнов стал алкоголиком, а я священником. Чарли, оказывается, был нормален, это мы его выставили психом.
– Интересный кошмар, – улыбнулся Шульте, протягивая Кучкину поилку. – А было объяснение почему?..
– Вас замучили сомнения. Меня выгнали за кувалду. А Рожнов ушел просто за компанию. Одна интересная деталь: через пять лет… Нет, получается, через три года уже монтируют лунный город.
– Раньше, – сказал Шульте. – Готов поспорить, монтаж начнется еще раньше. А Чарли, к великому сожалению, никогда не поправится. А что господин Рожнов в вашем кошмаре последовал за нами, так я всегда говорил: он настоящий товарищ.
– А как насчет вас?
– Я дальше сверлю?.. – раздалось из-за переборки.
– Работайте, коллега, – разрешил Шульте. – Все равно шумно.
Дрель взвыла. Кучкин, скорчив недовольную мину, присосался к поилке. Шульте висел рядом и, улыбаясь, глядел пилоту прямо в душу.
– А насчет меня – даже не думайте! – прокричал начальник экспедиции.
– Я не виноват! Это психология! – крикнул Кучкин в ответ. – Старая обида руководила моим кошмаром.
– Обида? На что?
– Зачем вы солгали тогда? Про то, что увидели внутри Девы?
Глаза Шульте заметно похолодели.
– Вы меня уже затрахали, господин Кучкин! Сколько можно?
– Сколько нужно! Это мое чувство правды! Оно требует ответов!
– Засуньте его себе в задницу!!! – рявкнул Шульте. Дрель смолкла, и во внезапно наступившей тишине командный рык начальника, казалось, сотряс платформу.
– Не лезет! – парировал Кучкин.
– Я не понимаю, – сказал Шульте уже спокойнее. – Чем мое чувство правды хуже вашего? У меня оно поддается настройке. Может, вы просто не умеете своим управлять? Или не хотите?
– О'кей, о'кей. Оставим это, командир. Доброе утро.
– Доброе утро, господин Кучкин. С вашего позволения, я вернусь к исполнению служебных обязанностей. Спасибо.
Шульте улетел в инженерный. Кучкин допил сок и решил, что по случаю пережитого кошмара позволит себе еще несколько минут побездельничать.
– Ну, у вас со стариком отношения, – сказали за переборкой. – Аж завидно. А что такое чувство правды?
– Мы видим, когда врут, – объяснил пилот. – И даже немножко больше.
– А-а… Понятно.
Кучкин расстегнул спальник и уселся.
– Приветствую экипаж станции «Свобода»! – провозгласил он, ловко имитируя женский голос. – Сохраняйте, пожалуйста, спокойствие! Вы вступили в контакт с иным разумом! Передаем концерт по заявкам! Полковник Кучкин просит исполнить для него любимую песню военных летчиков «Первым делом мы испортим самолеты». А вот хрен вам, полковник Кучкин! Слушайте группу «Айрон Мэйден»!..
Шульте в инженерном модуле пристроился к иллюминатору и смотрел на Землю. Было душно, но не из-за жары, а от несправедливой обиды, нанесенной излишне прямолинейным Кучкиным. Горело лицо.
Да, он тогда солгал. Потому что взял на себя ответственность выбрать – одному за всех. То, что выглядело разумным.
Альтернативы все равно не было.
Дева совершенно не умела разговаривать с людьми. Так она и мыслила не по-человечески! Шульте чуть не спятил от ужаса, бродя по закоулкам ее сознания – если этот вселенский хаос вообще можно было сознанием назвать. Пока Дева подбирала более-менее понятные мыслеобразы, а люди сами переводили их в слова, еще можно было говорить о какой-то примитивной коммуникации. Но когда дошло до серьезного дела…
Дева то ли переоценила способности человека, то ли не знала, что «увидеть и понять» вовсе не универсальная формула общения. Так или иначе, а Шульте не понял ни-че-го из того, что ему пытались демонстрировать. Дева и вправду искренне хотела наладить контакт, никакой враждебности Шульте не ощутил. Только насмотрелся чертовщины, а когда почувствовал, как его засасывает липкая противная темнота, выпрыгнул наружу. Может, имело смысл подождать, стерпеть. Но не хватило выдержки. Слишком уж там, внутри, оказалось все чужое, недоступное человеческому восприятию. И холодно там было – до дрожи, до тошноты. Неуютно.
Особенно – по контрасту с волшебным сном.
