Он тоже ухмыльнулся, затем водрузил на нос очки и схватил мои листы.
— Ну, а теперь поговорим о самом трудном, — сказал он стеснительно. — Материал, Николай, в самом деле сенсационный, но вот стиль — он какой-то… штампованный… ходульный.
— Штампованный?
— Да, да, в нем полно канцеляризмов, — Сергей употребил жаргонное слово, известное всем журналистам и обозначающее утяжеленную лексику, принятую у бюрократических чиновников в официальной переписке. — Вот у тебя, к примеру, «преданный и давнишний служака своего отечества» или «гнусный акт бандитизма». Кроме того, нужно отметить, что мы не просто полагаем, что Госкомимущество погряз в коррупции, а знаем об этом наверняка. Верно ведь?
Я кивнул в знак согласия, но в душе здорово разозлился.
— Тогда почему не написать об этом прямо и открыто?
— Видишь ли, — объяснил я, — тут сказывается многолетняя привычка перехитрить Главлит, когда правду облекали в официально приемлемые формулировки, чтобы материал проскочил бы через цензуру КГБ. А старые привычки отмирают с трудом.
— Можешь мне об этом не рассказывать. Я на этом собаку съел. Теперь же словарный запас нужно осовременивать, переходить на разговорную речь.
— Иначе говоря, вестернизировать материал, то есть писать так, как пишут на Западе?
Сергей подтвердил мои слова энергичным кивком головы.
Я сидел подавленный и уже собрался было пояснить, что материал написан вчерне, его легко переделать, пока до меня не дошло, что Сергей и без моих уточнений догадался об этом. Он видел, что перед ним материал из разряда «срочно в номер», но не мог отказать себе в привычной уловке при встрече с авторами сказать: «То, что вы принесли, это, конечно, хорошо, но нужно еще работать и работать». Хитрая уловка! И цель у нее была одна — уменьшить авторский гонорар. Поэтому я с рассеянным видом собрал со стола свои листы и расстегнул кейс.
— Ну что ж, Сережа. Если ты считаешь, что материал поправить нельзя…
— Как поправить нельзя? — Он выхватил листы у меня из рук. — Это же ведущая статья… она же для первой страницы… на самом верху.
— А потом будет продолжение о том, как Шевченко разматывает все это дело. Представь себе: следователь идет по следам, вычисляет подозреваемых, предъявляет обвинения, выступает на суде…
— Уголовное дело глазами сыщика, — понимающе оценил Сергей.
— Причем честолюбивого сыщика.
— Я слышал, что ему не хватает подленьких качеств, чтобы попасть в номенклатуру и пойти на повышение.
— Да, я тоже так считаю. У каждого эксклюзивного материала есть своя цена, говоря о которой…
— Давай все по порядку. Я согласился работать здесь на нескольких условиях. И одно из них — изрядный гонорарный фонд на мое усмотрение. Обещаю, что тебе заплатят прилично.
— Сколько это «прилично».
Он откинулся на спинку стула и уставился в потолок.
— Ну, это… скажем… сто двадцать пять тысяч рублей.
— Сережа, а не маловато?
— Это как смотреть: сумма в десять раз больше средней недельной зарплаты.
— В десять? Неужели? Ну что ж, цифра довольно верная. Только она должна относиться к гонорару, в десять раз превышающему месячную зарплату.
— Ты требуешь полмиллиона рублей?
— За первую статью, а за два продолжения — по двести пятьдесят.
— Нет, нет и нет. Четверть лимона за первую и по семьдесят пять за продолжения.
— Почему бы нам не облегчить труд твоих бухгалтеров и не округлить гонорар до трехсот за первую и по стольнику за последующие? — предложил я, протянув руку на мировую.
Секунду-другую Сергей колебался, а затем хлопнул меня по ладони.
— Ну что ж, вполне справедливо. Пол-лимона за все про все. — Он рассмеялся и ткнул меня в бок карандашом. — А теперь мы должны сделать все, чтобы наш вариант вестерна поспел бы к утреннему выпуску.
— Да я тут же переделаю его. Выдели мне только местечко, где бы присесть…
— Нет, нет, не надо. Ты же и без того всю ночь просидел над ним, разве не так?
— Да, но…
— Да и вид у тебя такой.
— Чувствую себя нормально. В самом деле.
— Лицо у тебя бледное, как восковка. А измученный автор выдает вымученные тексты, друг мой. Чтобы хорошо писать, нужны собранность и энергичность.
— А еще что? Твои советы?
Вместо ответа он затянулся сигаретой и выпустил клуб табачного дыма, затем потянулся к внутреннему переговорнику и нажал кнопку.
— Древний? Древний, зайди ко мне. Сейчас же.
На другом конце редакционной комнаты из-за стола быстро вскочил молодой человек и помчался к нам.
Густые пряди каштановых волос падали ему на лоб и на ворот рубашки. В голубых джинсах, расстегнутой куртке, он выглядел так, словно только что вернулся с концерта рок-музыки в парке Сокольники. Сергей познакомил нас, и я увидел, что моя фамилия, не в пример начинающим лечение алкоголикам в доме культуры, ему ничего не говорила. Он был уже из другого поколения, которое не ощутило на себе влияние диссидентов.
— Товарищ Катков принес нам материал, — объяснил Сергей. — Эксклюзивный. Такой, что сделает очередной наш номер довольно примечательным. Но нужно, чтобы ты прошелся по тексту.
Прыткий газетчик самонадеянно кивнул головой и начал внимательно просматривать страницы рукописи, словно уже «причесывая» их.
— С первого взгляда, отредактировать ее пара пустяков, а на деле… — заметил он с улыбкой и пошел к себе, но потом, что-то подумав, обернулся и добавил: — Ну и работенка.
— Он неплохой литсотрудник. Очень даже толковый, — успокоил меня Сергей. — Может раскопать интересный материал для репортажа и очерка, выверить факты, умеет писать и ничего не боится. Он на голову выше всех этих пацанов, которые и пикнуть боятся наперекор Кремлю. Один из самых многообещающих молодых журналистов, которых я перевидел за много лет.
— Не забудь еще упомянуть его крепкое рукопожатие, бьющую через край энергию и наглость. Естественно, он мне сразу же не понравился.
Сергей от души рассмеялся.
— Он и мои писания разносит в пух и прах. Подожди, стоит мне зазеваться, тут же окажусь за дверью, выпихнет. А ты знаешь, почему политические передряги называют оттепелями, а?
— Ну, это метафора весны, возвращение к жизни, оживление.
— Нет. Потому что пробираться сквозь эти перипетии, все равно что идти по тонкому льду.
— Тогда тебе нечего волноваться, должно быть, парнишка сделает все в лучшем виде. — Вставая, чтобы уйти, я неожиданно почувствовал, что уже старею и перестаю понимать молодежь.
— Подожди! — бросил Сергей и, подойдя к двери, плотно прикрыл ее. — Опусти-ка вон ту занавеску.
Потянув за шнур с кисточкой на конце, краем глаза я заметил этого молодца в редакционной комнате: он сидел за столом, но не тюкал на машинке, а оживленно болтал по телефону. Интересно, о чем и с кем? В этот момент я услышал за собой стеклянный звон. Сергей достал из серванта бутылку водки и пару стаканов. «Столичная», что ли? Хотя водку в Москве в ту пору достать было легче, чем мясо и свежие овощи, правительство все равно лучшие сорта приберегало на экспорт и в продажу не пускало.
— Никогда не пей на троих, Николаша, — усмехнулся Сергей, разливая водку. — Потому как не узнаешь, кто тебя заложил, — повторил он известную шутку.
— Но только не тот из двоих, кто приносит с собой «Столичную».
