Чтобы нажить огромный дом, Деревни, знатный чин, — то и во сне лишь видел; Другой богатств не ненавидел, Однако ж их и не искал, А кажду ночь покойно спал. «Послушай, — друг ему однажды предлагает, — На родине никто пророком не бывает; Чего ж и нам здесь ждать? — Со временем сумы. Поедем лучше мы Искать себе добра; войти, сказать умеем; Авось и мы найдем, авось разбогатеем». «Ступай, — сказал другой, — А я остануся; мне дорог мой покой, И буду спать, пока мой друг не возвратится». Тщеславный этому дивится И едет. На пути встречает цепи гор, Встречает много рек, и напоследок встретил Ту самую страну, куда издавна метил: Любимый уголок Фортуны, то есть двор; Не дожидаяся ни зову, ни наряду, Пристал к нему и по обряду Всех жителей его он начал посещать: Там стрелкою стоит, не смея и дышать, Здесь такает из всей он мочи, Тут шепчет на ушко; короче: дни и ночи Наш витязь сам не свой; Но все то было втуне! «Что за диковинка! — он думает. — Стой, стой Да слушай об одной Фортуне, А сам все ничего! Нет, нет! такая жизнь несноснее всего. Слуга покорный вам, господчики, прощайте; И впредь меня не ожидайте; В Сурат, в Сурат лечу! Я слышал в сказках, там Фортуне с давних лет курится фимиам…» Сказал, прыгнул в корабль, и волны забелели. Но что же? Не прошло недели, Как странствователь наш отправился в Сурат, А часто, часто он поглядывал назад, На родину свою: корабль то загорался, То на мель попадал, то в хляби погружался; Всечасно в трепете, от смерти на вершок; Бедняк бесился, клял — известно, лютый рок, Себя, — и всем и всем изрядна песня пета! «Безумцы! — он судил. — На край приходим света Мы смерть ловить, а к ней и дома три шага!» Синеют между тем Индийски берега, Попутный дунул ветр; по крайней мере кстате Пришло мне так сказать, и он уже в Сурате! «Фортуна здесь?» — его был первый всем вопрос. «В Японии», — сказали. «В Японии? — вскричал герой, повеся нос. — Быть так! плыву туда». И поплыл; но, к печали, Разъехался и там с Фортуною слепой! «Нет! полно, — говорит, — гоняться за мечтой». И с первым кораблем в отчизну возвратился. Завидя издали отеческих богов, Родимый ручеек, домашний милый кров, Наш мореходец прослезился И, от души вздохнув, сказал: «Ах! счастлив, счастлив тот, кто лишь по слуху знал И двор, и океан, и о слепой богине! Умеренность! с тобой раздолье и в пустыне». И так с восторгом он и в сердце и в глазах В отчизну наконец вступает, Летит ко другу, — что ж? как друга обретает? Он спит, а у него Фортуна в головах!

1794

Дуб и Трость[70]

Дуб с Тростию вступил однажды в разговоры: «Жалею, — Дуб сказал, склоня к ней важны взоры, — Жалею, Тросточка, об участи твоей! Я чаю, для тебя тяжел и воробей; Легчайший ветерок, едва струящий воду, Ужасен для тебя, как буря в непогоду, И гнет тебя к земли, Тогда как я — высок, осанист и вдали Не только Фебовы лучи пересекаю, Но даже бурный вихрь и громы презираю; Стою и слышу вкруг спокойно треск и стон; Всё для меня Зефир, тебе ж всё Аквилон. Блаженна б ты была, когда б росла со мною: Под тению моей густою Ты б не страшилась бурь; но рок тебе судил Расти наместо злачна дола На топких берегах владычества Эола. По чести, и в меня твой жребий грусть вселил». «Ты очень жалостлив, — Трость Дубу отвечала, — Но, право, о себе еще я не вздыхала, Да не о чем и воздыхать: Мне ветры менее, чем для тебя, опасны.
Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату