Я замечаю: хвостик у буквы «В» в моем имени на конверте обведен несколько раз. В этом месте рука, надписывающая конверт, остановилась. Он задумался. Он думал что-то обо мне…
* * *Но почерк так неразборчив, что непонятно, что там написано, в этой открытке: то ли тебя нельзя не любить, то ли тебе нельзя не любить.
* * *А я-то думала, мы с ним на «вы».
* * *Нет уж, позвольте мне эту роскошь. Цветаева, между прочим, собственного мужа на «вы» называла.
* * *Если сидеть нога на ногу, большой палец правой ноги попадает точно по кнопке выключения компьютера.
Пропала вся моя ночная работа.
* * *Миша:
– А знаешь, почему твои книги перестали продаваться?
– Почему?
– Потому что Палыч уехал.
– Ну и что?
– А кто, ты думаешь, их покупает?
– Ты полагаешь, он?
– Ну а кому они еще, по-твоему, нужны?
– Что он, больной, что ли? На фига ему столько?
– Как на фига – из любви к тебе… Какой жестокий.
* * *Уж мне эти крейцеровы страсти!
– Не обижайся. Человеку, чтобы видеть себя со всех сторон, необходимо как минимум два зеркала. Особенно женщине.
* * *Зазвонил телефон. Трубку снял Миша.
– А она не может сейчас разговаривать. У нее рот занят. Она вам перезвонит, когда мы закончим.
Ну как он мог сказать такую грубость…
* * *Значит, это был Пал Палыч. И, скорее всего, он больше не позвонит.
* * *Боже, думаю я, вот если б любовь могла быть такой же сильной и страстной, как хамство!
* * *– Теперь я буду покупать тебе пиццу.
– Я ее не люблю.
– Все равно. Должен же кто-то это делать.
– Лучше бы ты унитаз починил! Можешь сделать так, чтобы вода в бачке не бежала?
– А надо просто с любовью потянуть за ручку, – научил Миша.
* * *Никак не получается смывать с любовью. Течет вода и течет.
* * *А слово Миша сдержал, принес из пиццерии большую «маргариту». Я откусила румяный край коржа, но тесто запеклось до жесткой корочки, и я поцарапала нёбо.
* * *– Бромкамфору и три настойки боярышника, – говорю я аптекарше. Она узнает меня, укоризненно смотрит – в настойке семьдесят градусов, – но все равно продает. В следующий раз скажу: «тинктура гратеги». А все потому, что я очень молодо выгляжу, а может быть, к тому же еще и глупо. Продавщицы, медсестры и прочие чужие тетки всегда принимают меня за подростка. Вчера пришлось показывать паспорт, чтобы купить бутылку портвейна.
* * *Чувствую себя ужасно подавленной, все это мне очень мешает. Хотя современному человеку все-таки проще, чем героям эпохи сентиментализма: можно прийти в аптеку и сказать: «Бромкамфору!» – и ты живешь и поешь, и бес спит.
* * *– Не пей больше бромкамфору, – попросил Миша. – Она очень вредная. Плохо влияет на периферическое кровообращение и центральную нервную систему. Бром связывает ионы натрия в клетках, в результате чего образуется соль натрий хлор, известная как поваренная. А если связать весь натрий в организме, мышцы перестанут сокращаться и человек не сможет двигаться. Это in vitro, конечно, но все равно – чтоб ты знала. Пей лучше валерьянку. И вообще – нашла из-за чего расстраиваться.
Вечером Палыч все-таки перезвонил.
– А вы мне сегодня приснились – представляете? Вас убили. Ножом. Крови не было, но вы упали и умерли у меня на руках. Я только хотел узнать, как вы себя чувствуете. У вас ничего не случилось?
– Сожалею, но у меня нет даже насморка…
* * *Ах, поганый язык!
Я же хотела с ним помириться…
* * *– Вы не хотите пройтись после работы? И я хочу. Давайте встретимся на «Тургеневской».
– Во сколько?
Девушке ненакрашенной ехать к Пал Палычу – это абсурд! Час на выбор цвета лица, полтора на дорогу… Раньше восьми не получится.
* * *– Сегодня вечером меня не будет. Деловая встреча.
Миша: ну-ну.
Усмешка. Извивающаяся усмешка.
* * *– Да ладно тебе, – говорю. – Я его и раньше-то не любила. А теперь и совсем разлюбила.
* * *Я вымылась, надела новые трусики в сеточку (Миша, конечно, съязвил, что ими можно креветок ловить), выпила кофе, накрасилась самой яркой помадой и ушла.
* * *Но, не успев пройти и ста метров, услышала крики. Кричал Миша. С ним случилась истерика.
* * *С улицы я видела, как он выбрасывает из окна какие-то бумаги и, словно пьяный, вопит на весь двор:
– Эта рукописьдостойна быть изданалишь в переплете из ветра-а-а! * * *Один из листков долетел до меня. Это была моя новая повесть.
* * *– Ты пишешь гнусный пасквиль!
* * *На улице пахло дождем и мокрой собачьей шерстью. Достоевский бы написал, что взгляд у меня был тогда нехорош. Раз. Два. Три. Берем себя в руки.
– Что ты орешь, как Джельсомино!
* * *– Все! С меня хватит! – надрывался Миша. – Можешь убираться к своему Палычу!
* * *Но убираться мне не пришлось. Когда я на следующий день вернулась из редакции, ни Миши, ни его вещей в доме не было.
Одни пустые полки.
Да ладно, – успокаивала я себя, – подумаешь, муж ушел. Вот если бы дети умерли – тогда другое дело…
* * *Как говорит папа, иногда в жизни бывают такие моменты, когда, чтобы остаться на месте, нужно бежать в два раза быстрее.
* * *Мое сознание чисто и прозрачно, как ванна, наполненная водой.
* * *Ну вот. Облизав толкушку, я наконец-то села ужинать.
Что происходит?..
