«Хорошо, — улыбался Виталик, — что черт, в самом деле, не так уже страшен! Возьми себя в руки, взгляни в глаза черту. В глаза! Тогда будешь спать, как и я, — спокойно» — мысленно поучал кого-то Виталик. И был доволен...
Он постигал азы, которыми, как Демокрит, в совершенстве владел Лахновский. Но, блин, Потемкин его приземлял... «Соперник ушел побежденным..... ушел растворенным жизнью — совсем не одно и то же!» Почувствовав горькую сухость в горле, Виталик «причалил» к обочине. Сомнения где-то мелькнули в душе: «Да причем Демокрит? Математик он, вроде...». Однако Лахновскому равных не было. Наука, которой владел он, скорее всего, называлась искусством жить, выжимая соки из обстоятельств и из людей. «А сок в каждом есть, — ухмыльнулся Виталик, — на 80% мы все из воды...»
Бавария 0,33 освежила горло. «С чего же, скотина Альфред, считает, что у Потемкина есть голова? У меня ее нет?» — Виталик, внизу, ниже горла, за линией легких, сдержал дыхание.
Сегодня он ввел фигуру в игру. Потемкин купился! Теперь, если черт станет вдруг опасным, Виталик к нему подошлет свою пешку. А с пешкой он знает что делать!
Если Потемкина жизнь устранит... Обстоятельства дела — если их мерять словами Альфреда по мерке Виталика, — они устранят Потемкина. Они — не Виталик! А после — Виталик почувствовал: жаром перехватило дух, — Виталик выходит на первый план! Для Лахновского...
***
— Ты, — получив свое, сказал Славик, — я вижу, еще не подумал.
— Слава, — спокойно ответил Виталик, — мне, понимаешь, доплачивать только отсюда…
И пальцы прижал к своему карману.
— Твои же проблемы, а не мои!
— Покурим?
Оба, каждый из своего кармана, достали «Мальборо». «Вкус!» — смолчав, оценил Виталик.
— Слав, а ты видишь, что я к тебе, очень, по-людски? Сам тебя разыскал, не ценишь.
Славик не отвечал. «А психолога, — кто же искал? — думал он, — Разве я?»
— А ты, — разгоняя на выдохе дым по салону, спросил Виталик, — ты хоть понимаешь, за что я плачу?
— А ты хочешь сказать, так, — по дружбе?
— Да ты не темни: понимаешь?
— Виталик, до лампочки мне! Ты доволен?
«А ну, как я денег не дам?» — захотелось спросить. Но Славик ответил вперед:
— А я напрягаться мозгами не буду. Зачем — не пойму твоих дел. Но, Потемкину, вот, например, скажу. А он разберется.
— Ты что?
— Да ни что. А Потемкин поймет.
— Вы друзья?
— Нет. Но он наш сотрудник.
Задавив сигарету в пепельнице, Славик покинул салон.
«Скотина!» — взревел мотор, сжались зубы Виталика. Но, включив передачу, он вывел «Рено» на трассу, и злиться не стал. Снова, так же, от этих, чужих и неумных слов, стало легче. Он прав — Виталик! А Славик — хорошая сволочь, как сытый свин...
«А я — то, прости меня, господи, переживаю, за душу твою. Стесняюсь… Пешка — и не фиг тут думать!»
Славик сам, все же — сам, — делал свою судьбу.
***
«Абсолют» на столе!» — оценил Виталик.
— Я не стесняюсь сказать, что ты доброе дело, Виталик, творишь! — продолжал Сергеевич, — Работяги мои, к праздникам, деньги получат. Другим — да я все понимаю, — «отстежки» ты тоже даешь. Они тебе тоже должны, как и я, говорить: спасибо…
— Ну, да, — улыбнулся Виталик, — сегодня сказал один!
— Ну, вот видишь...
Твердой рукой, сам, Виталик разлил по рюмкам:
— Ну, значит, Сергеевич, быть добру!
— Да, конечно же — быть!
А в середине мужского, застольного, немногословия, Виталик, подумав, заметил:
— Ты мне кивал, в прошлый раз, Сергеич, на настроение. А ведь вижу, сегодня ты сам посерьезнел.
— Да, есть, — согласился Сергеич, и выпил.
— Так вот, — сказал он, отставляя рюмку, — ты должен, наверное, знать: я того, о котором ты мне говоришь все время — видел.
— Потемкина?
— Да, на «пятерке» бежевой.
— Что ты! И как, что он спрашивал?
— Ничего! Я его в поле увидел. Проезжал и увидел. Проехал бы мимо — глупо. Я поздоровался...
— Все?
— Ну, да, все. А потом я был в Зорях, в России: а там, на подъеме, где мы фуры выводим, помнишь? Там тоже он был, с бабушкой разговаривал, которая у дороги живет…
— О чем?
— Да ты что, я бабулю допрашивать стану?
— Балда ты, Сергеич! Не стал бы — а он?
— Да нет. Не было. Слух бы прошел…
— Слух? Ты — деревня, Сергеич! Да он допросил. Допросил, понимаешь? Карга — не заметила этого, он же свое, что хотел — узнал!
— Ты думаешь?
— Я это знаю!
***
— Альфред Петрович, але?
— Да я слышу! Ты что, заболел опять?
— Нет, не заболел, но прошу… я прошу Вас, остановить, дней на десять, отправку.
— Ты что! Думаешь, что говоришь?
— Думаю, дело в том, Альфред…
— Каким местом, Виталик, ты думаешь, а?
— Ну-уу…
— Вот что, жди, я тебе позвоню.
Остановить Потемкина!
«Сопьюсь же я господи, мама, сопьюсь! — пятерней ткнул в висок и провел к затылку, Виталик, — Ох, тяжко мне, мама! Спал я с бедой. Все по-честному, мама, да ты не поймешь! Не я — меня жизнь загоняет в угол…».
Зла на Потемкина он не держал. «Славик — вот это, да! Вот, Потемкина не спросил, а он виски любит?»
Хмельная рука разрывает цепи. Секунда, и в ухо Виталика, легкой волной, полились гудки.
— Але! Мне Потемкина…
— Виталик? Потемкин на проводе…
