Когда он позвонил в дверь, ему открыла Тиффани.
– Какие очаровательные цветы! – Она избавила его от веселого смешанного букета из пурпурных астр и золотистых подсолнухов. – А это подарки для Брэнди? – Мать Брэнди их тоже забрала. – Все равно это не поможет, – весело сказала она. – Вы должны придумать что-то получше! – С этими словами она закрыла дверь у него перед носом.
Роберто все еще стоял, уверенный, что сейчас Тиффани откроет дверь и объявит ему, что она просто пошутила. Но дверь не открылась.
Следующие два дня он оставлял сообщения на автоответчике – сначала рациональные, потом подобострастные и, наконец, – сердитые. Когда у него не осталось выбора, он обратился за помощью к эксперту.
Роберто позвонил графу Джорджо Бартолини, мужу его темпераментной матери, с которой они состояли в браке более тридцати двух лет.
Граф выслушал всю историю целиком и тяжко вздохнул.
– Тебе уже столько лет, но ты по-прежнему ничего не понимаешь в жизни? Тебе нравится эта молодая женщина?.. Брэнди ее зовут? Тебя восхищает ее ум, ее самостоятельность, но при этом ты гнусно использовал ее.
Роберто чувствовал себя оскорбленным. Он рассчитывал, что отец встанет на его сторону.
– Отец, это не так.
– Именно так. У девушки есть чувство собственного достоинства, а ты выставил ее дурочкой. – Роберто почти явственно увидел, как отец презрительно тряхнул своей темноволосой головой. – Любовь способна пережить ссоры и многие испытания, но чахнет при звуках смеха.
– Я не смеялся над ней. – Роберто уже начинал думать, что его звонок – непростительная ошибка. – Я позвонил, чтобы обсудить с тобой разумную стратегию, как мне снова завоевать расположение Брэнди. Но я только слышу, что в этом конфликте целиком виноват я.
Отец Роберто помолчал с минуту, потом сказал:
– Если бы ты был сейчас здесь, в Италии, я дал бы тебе пощечину. Конечно же, ты виноват! Ты виноват перед этой женщиной, потому что тебя не беспокоили ее чувства. Но даже если это не твоя вина, возьми ее на себя! Так поступают мужчины!
– Я не первый день мужчина, папа. Но еще ни одна женщина не требовала, чтобы я брал на себя вину.
– Но до сих пор ни одна женщина еще не спасала тебе жизнь.
Роберто чувствовал, что его потихоньку загоняют в угол.
– И в ответ я спас жизнь ей!
– Как и подобает мужчине. Скажи, ты любишь Брэнди?
– Да, но…
– Тогда найди способ заставить ее выслушать тебя. Признайся, что ты был не прав. Если тебе повезет, она тебя простит!
– Роберто Бартолини не станет пресмыкаться ни перед одной женщиной!
– До свидания, дорогая. Вот увидишь, они еще полюбят тебя. Ты их заставишь! – Тиффани поцеловала Брэнди, как будто ее дочь была девочка, которую отправляют первый раз в школу. На самом деле ей предстояло пройти через целый строй служащих «Макграта и Линдоберта». После вчерашнего инцидента ее коллеги наверняка считали, что она грубо нарушила профессиональную этику.
– Меня устроила бы и незначительная толерантность, – сказала Брэнди.
– Я знаю, тебе будет трудно, – сказала Тиффани. – Но ты должна пойти. Тебе нужно выплачивать деньги за ссуду!
Ах да… банковская ссуда. Заем, который она взяла у фирмы, чтобы рассчитаться с отцом. Беспроцентный заем с гарантией дяди Чарлза.
– У меня три года на выплату. Три года работы у «Макграта и Линдоберта». С людьми, которые превратят мою жизнь в ад. – Брэнди тяжко вздохнула. – Ну ладно. Три года – это не так уж долго.
– Браво! – подбодрила дочь Тиффани. – И не забывай, что ты выглядишь великолепно!
И в самом деле, Брэнди выглядела великолепно в своем синем костюме от Дольче и Габана, белом свитере с капюшоном и туфлях-лодочках. Тиффани вчера пустила в ход кредитную карту, которую ей дал Чарлз Макграт, сказавший, что он убедительно просит их побаловать себя шопингом в качестве психотерапии. Брэнди хотела отказаться, зная, что дядя Чарлз состоял в сговоре с Роберто, но она должна была что-то сделать с испорченной прической. Окаянный нож Джозефа Фоссера скосил два дюйма ее волос, и Брэнди нужно было срочно попасть к парикмахеру.
Поэтому они с Тиффани отправились в косметический салон. Парикмахер поначалу пришел в ужас, но потом на него нашло творческое вдохновение, и его безумный порыв реализовался в асимметричной стрижке. В результате Брэнди стала похожа на француженку. Маникюр и шопинг не пропали даром, и вскоре обе женщины считали, что на личном фронте дела обстоят не так уж паршиво.
Разговор с Ким, однако, не способствовал улучшению их восприятия жизни. Ким, обезумевшая от своей любви, хоть и пыталась как-то выразить им свое сочувствие, совершенно очевидно была невосприимчива ни к чему, кроме собственных радостей.
Когда Брэнди вошла в здание «Макграта и Линдоберта», охранник, не спрашивая удостоверения, замахал ей рукой, чтобы она проходила.
– Не беспокойтесь, мисс Майклз. Я знаю, кто вы.
