IV
Учитель
Место, которое занимал Иисус в еврейском обществе того времени, определялось прежде всего тем, что Он был религиозным и нравственным наставником. Ему говорили 'равви' (наставник) не только Его прямые последователи, но и люди посторонние, в том числе и считавшие наставниками самих себя. Правда, 'звание' это еще не стало (как в конце столетия) чем-то вроде университетского диплома. Но и как почетное именование слово 'равви' предполагало, что человека, пусть неофициально, признают учителем. Именно как к учителю окружающие и относились поначалу к Иисусу. Он приобрел 'учеников' — так называли тех, кто слушает равви и составляет его 'школу'. Чему же Иисус учил?
Конечно, многое в то время объединяло Его с другими равви. Он тоже считал Ветхий Завет богооткровенной книгой. И, обращаясь к своим слушателям, ничуть не сомневался, что они хорошо знают все, чему она учит: Бог един; Он — 'Господи неба и земли', Он — высшее Добро ('Никто не благ, кроме одного Бога'), Он — всемогущ ('все возможно Богу'1). Поскольку Он добр и всемогущ, на Него должно уповать. Поскольку Он Господь и Царь, Ему следует повиноваться. Суд Его строг, но вместе с тем в Ветхом Завете постоянно подчеркивается, что Он — 'многомилостив'. Во всем этом нет ничего неизвестного или неприемлемого для любого образованного еврея того времени. Точно так же и в нравственном учении Иисус стоял на общей почве с иудаизмом. Он мог принять все лучшее, что было в Ветхом Завете и у современных Ему учителей. Как и другие равви, Он занимался толкованием Моисеева Закона, хотя иногда поправлял его, на что они не отваживались. Исследователям раннего иудаизма удалось доказать, что многое в этом учении напоминает учение Иисуса, насколько о нем можно судить по Евангелиям. Собственно, тут нечему удивляться. В самом деле, нетрудно предположить, что многое в традиционной этике Он принимал как должное.
Однако евангельское учение иначе направлено, нежели учение тогдашних равви. Оно под другим углом соприкасается с жизнью. Пожалуй, лучше всего это можно пояснить, снова обращаясь к притчам. Притча, как мы видели, — самая характерная форма, в какой представлено у евангелистов учение Иисуса. Если рассмотреть всю совокупность притч, нельзя не заметить, что многие из них вращаются около одной общей темы: наступает некий 'час' — критический момент, когда надо действовать решительно. Вот крестьянин терпеливо следит, как растет посеянное им: 'Сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе'. Он не может вмешаться, посеянное — в ведении природных сил. 'Когда же созреет плод, он тотчас посылает серп, потому что настала жатва'. Если упустить время, урожай погибнет. Торговцу драгоценностями предложили необычайно ценную жемчужину, о которой он мечтал всю жизнь, и он сразу же должен купить ее, даже если надо отдать все состояние, иначе она достанется другому. Ответчику лучше бы помириться с истцом, пока они еще на пути в суд6. Управитель, которого хотят прогнать, должен сообразить немедленно, как ему избегнуть нищеты. Образы, сменяющие друг друга, говорят об одном: пора решать.
О каком же 'часе', говорил Иисус? Евангелия не оставляют на этот счет почти никаких сомнений. Это тот самый час, когда Он обращается к своим слушателям. Как жатва завершает и венчает год для крестьянина, так и то время увенчало многие столетия роста. 'Поднимите глаза ваши, и взгляните на нивы, как они уже побелели к жатве. Жнущий получает награду и собирает плод в жизнь вечную'. Именно тогда история Израиля со всеми ее не осуществившимися надеждами достигла завершения. 'Блаженны очи видящие то, что вы видите. Ибо говорю вам. многие пророки и цари хотели увидеть то, что видите вы, и не увидели, и услышать то, что вы слышите, и не услышали'. Почти недвусмысленно об этом говорит речение, которое Лука передает едва ли не с телеграфной краткостью: 'Закон и Пророки — до Иоанна: с того времени Царство Божие благовествуется, и всякий усилием входит в него'. Иными словами, с проповедью Иоанна Крестителя (который к тому времени был уже казнен) старый порядок кончился, наступил новый; и главное в нем — 'Радостная весть' о 'Царстве Бога'.
Выражение 'Царство Бога' восходит к древнееврейской идиоме, которую точнее перевести как 'царствование' или даже 'правление' Бога, и означает оно, что царствует, правит сам Бог. Иисус пришел в Галилею, по словам Марка, возвещая Радостную весть, которую евангелист сумел сделать краткой, как призыв: 'Исполнились сроки, и близко Царство Божие'. Это значит, что Бог — здесь, во всей своей силе и всем величии. Он перед тобой, на этой земле! Что же ты теперь будешь делать? Галилейская толпа справедливо догадывалась, что Иисус знает больше, чем обычный равви. 'А другие говорили: это пророк, как и другие пророки'.
Иисус и впрямь был непосредственным преемником древнеизраильских пророков, чью проповедь сохранил Ветхий Завет. Пророки настаивали на том, что Бог вмешивается в человеческие дела, и потому толковали события своего времени в свете прозрений, возникавших из общения с Предвечным (или, как они выражались, от 'слышания слова Господа'). Так и здесь — возвещая Царство Бога, Иисус толкует современные Ему события в свете Божественной истины. События эти знаменательны со всех точек зрения. Внутри древней еврейской религии назревал кризис, который должен был так или иначе разрешиться в самое близкое время. И за пределами Израиля в духовной жизни происходило много примечательного, причем иудаизм не был совершенно от этого отделен. Многое происходило; но что стояло за этим? Ответов немало, как всегда, и нерелигиозных, нас же интересует ответ верующего человека. Пророки, отвечая своим современникам, говорили 'о замысле Всевышнего'. Так и Иисус, провидя кризис, отвечал на поставленный этим кризисом вопрос, что 'настал час: Царство Бога рядом'. Это и есть оно — время решений. Бог стоит перед людьми. Он очень близко, Он ждет, и человеку открываются беспримерные возможности.
Здесь требуются некоторые пояснения. Можно ли говорить, что Бог, вечный и вездесущий, в одно время ближе или дальше, чем в другое? Если Он царь, Он царствует всегда и везде. В этом смысле Царство
