Его не приходит — оно есть. Но человек живет в пространстве и времени, и жизнь его то мельче, то глубже. И у каждого человека, и в истории человечества бывают периоды, когда истинное (но не всеми признанное) подтверждается явно и действенно. О таком историческом моменте и идет речь в Евангелиях. Бог близок к людям во все времена, повсюду, но тогда эта истина стала действенной, и такою ее сделал Иисус. Его слова и поступки являли ее с исключительной ясностью и силой. Он и сам говорил, что дела Его — знак наступления Царства: 'Если же Я перстом Божиим изгоняю бесов, — значит, достигло до вас Царство Божие'. Конечно, это образное выражение. У Бога нет 'руки', и мы не знаем, есть ли злые духи. То, что Евангелия называют изгнанием бесов, мы могли бы описать — верно ли, неверно — и по-другому. Однако смысл речения от этого не меняется: в присутствии Иисуса темные силы, оскверняющие душу и тело человека, побеждены, а их недавняя жертва духовно обновляется. Сомневаться в этом неразумно, такие случаи слишком сильно запали в память. Означает это, по словам Иисуса, что Бог вступает на Царство. Мы были бы неточны, сказав, что Иисус принес или установил Царство Бога. Это сделал сам Бог. Его непрестанный промысл, действующий во всем творении, вызвал к жизни ту знаменательную пору, самым важным в которой и был приход Иисуса. Словами и делом Иисус показал это людям и бросил им подлинный вызов, предлагая на него ответить. Он принес 'Радостную весть' — сказал, что можно начать все заново, и посулил невиданные доселе духовные дары. Но если человек или люди, к которым обращен призыв, отклонят его, их духовное состояние не станется прежним, оно резко ухудшится. Потому так грозны слова Иисуса о страшных последствиях, которые ожидают отвергающих Его. Потому евангелист Иоанн, оглядывая всю историю Его общественного служения, видит ее как Судный день. 'Теперь суд миру сему', - пишет он. 'Свет пришел в мир, и возлюбили люди больше тьму, чем свет'. Свет — это благо; хорошо, когда Бог — в Своем мире, рядом с тобой. Какие бы беды ни таил предложенный человеку выбор, жизнь становится глубже, когда Творец дарует своим созданиям возможность выбрать свободно. Приход Царства делает жизнь намного богаче — увеличивает нравственную ответственность.
Что же хотел услышать Иисус от людей, к которым Он воззвал? 'Царство Бога рядом: покайтесь!' — пишет Марк. Слово 'покаяться' значит для нас 'почувствовать свою вину', 'пожалеть о своих грехах'. Однако соответствующее греческое слово значит просто: 'одуматься', 'опомниться', 'изменить свою жизнь'. 'Покаяться' в Евангелии — 'переменить мысли и чувства' и тем самым начать новую жизнь, по-новому себя вести (это и есть 'достойные плоды покаяния').
Такая перемена непосредственно связана с тем, принял человек или не принял 'Радостную весть от Бога'. Радостная же весть (''евангелие') — прежде всего весть о том, что Бог здесь и теперь. Стоит только это понять, и все, что можно сказать о Боге, обретает небывалую значимость. Как мы видели, Иисус говорил о Боге, обращаясь к воображению и чувствам; скорее 'наводил на мысль', чем определял. Мы знаем, как Он, дивясь и радуясь природе, связывал ее и человека в единое целое, где каждый уровень освещается другим, высшим, а все свидетельствует о Боге. На каждом уровне бытия человек встречает своего Создателя, Господина неба и земли,
Всеблагого и Всемогущего, чья доброта с неудержимой щедростью изливается на все создания, без различия и при этом обращена к каждому, как к самому близкому: 'У вас же и волосы на голове все сосчитаны'.
Полезно заметить, что такие мысли о Боге окрашивают по-новому те Его образы, которые Иисус черпал в предании своего народа. Представление о Боге как о Пастыре Израиля — почти общее место в Ветхом Завете. Истинный пастырь, говорит Иисус, беспокоится и об одной заблудившейся овце, он 'идет за пропавшей, доколе не найдет ее'. Так и Бог. Слова обретают особую остроту, ибо самого Иисуса за это и осуждали. Притча о пропавшей овце (говорит нам Лука) и была ответом на такие порицания. Традиционный образ Бога-Пастыря оживает и в делах Иисуса, и в Его словах.
И еще один образ Бога — как Отца своего народа — был очень привычной метафорой, глубоко укорененной в религиозном языке евреев. Собственно, представление о Боге-Отце бытует во многих религиях. Но что такое отец, когда слово это применяют к Богу? Иисус прямо сравнивает его с обычным отцом, человеком. 'Итак, если вы, будучи злы, умеете давать дары благие детям вашим, тем более Отец ваш, который на небесах, даст благо просящим у Него'. То же сравнение появляется в притче о блудном сыне — наверное, самой известной из всех притч. Она отнюдь не показывает нам идеального отца, наделенного той исключительной святостью, которая присуща Богу. Предполагается, что слушатели поймут: любой отец, достойный этого имени, вел бы себя так; и так ведет себя с нами Бог. Притча эта, Щ- говорит нам евангелист, — тоже рассказана в ответ на хулу уверенных в себе праведников, которых Иисус тонко высмеял в образе самодовольного старшего брата ('я... ни в чем тебя не ослушался!'). Притча о блудном сыне являет нам и Иисуса, и образ Бога.
Когда Иисус учит о Боге, Он на удивление прямо, сердечно и просто говорит о Его отцовстве. 'Ваш же Отец знает, что вы нуждаетесь в этом'; 'Нет воли Отца вашего, Который на небесах, чтобы погиб хоть один из малых сих'. То же самое мы слышим в молитве, которая принята Церковью с первых дней (ее приписывают самому Иисусу). Используемый в литургической практике текст соответствует Евангелию от Матфея, где молитва эта облечена в форму, которая, несомненно, была для того и предназначена. У Луки — более простая и, возможно, более близкая к оригиналу версия: Отче! Да святится имя Твое! Да приидет Царство Твое! Хлеб наш насущный подавай нам каждый день. И прости нам грехи наши, ибо и мы сами прощаем всякому, кто должен нам. И не введи нас во искушение.
Слово 'Отец', которое ранние христиане услышали от Иисуса, на их родном, арамейском языке звучало как 'Авва (это слово сохранилось без перевода в некоторых местах Нового Завета). Так обращался ребенок к отцу в еврейских семьях. 'Отец мой' или 'Отец наш' — почтительнее и отдаленнее; и 'Отче наш' Евангелия от Матфея отражает язык литургической молитвы. Иисус еще раз — ненавязчиво, но настойчиво — дает понять, как его последователям относиться к
