– Полковник Грегори! – воскликнула девушка. – Не делайте этого. Право, не стоит!
Но ничто не могло его остановить.
– Полковник Грегори? Но ты, кажется, называла меня Уильям сегодня утром?
Кровь бросилась ей в лицо.
– Да, но до того, как мы… – попыталась возразить Саманта, но тут же поняла, что все это звучит нелепо. – Ты прав. Раз уж мы уже были близки, глупо делать вид, что это не так.
– Абсолютно точно!
– Но только, пожалуйста, встань с колен.
– Не встану. Я большой приверженец протокола и убежден, что перед королевой следует стоять коленопреклоненным. А королева должна приветствовать своих офицеров. Еще я убежден, что мужчина должен ухаживать за женщиной, прежде чем жениться на ней, и что они должны оказаться в одной постели только после венчания, которое, в свою очередь, происходит после того, как мужчина на коленях делает своей избраннице предложение. – Уильям снял перчатку со второй руки Саманты и засунул обе перчатки в карман жилета. Затем он сжал ее руки в своих. – А с тобой я все сделал неправильно.
Саманта вспомнила прошлую ночь. И сегодняшнее утро. И снова вспыхнула.
– Не все, – тихо произнесла она.
– Спасибо хотя бы за это, – загадочная улыбка заиграла на его губах. Но вот Уильям снова сделался серьезным и произнес: – Я также считаю, что мужчина должен на коленях просить у женщины прощения, если он был к ней чудовищно несправедлив, как я был несправедлив к тебе. Это Мара взяла вещи моей покойной жены.
Что-то внутри ее вдруг расслабилось, словно развязали тугой узел. Так, значит, Мара призналась после ее прощальных слов! Хоть что-то Саманта сделала правильно.
– Я знаю.
Брови Уильяма удивленно поползли вверх.
– Но как? Откуда?
– Вор всегда узнает другого вора, – Саманта пожала плечами. – У этого ребенка переходный возраст. Нет, она еще не превращается в женщину, как Агнес и Вивьен. Но она уже и не милая девчушка, как Генриетта, Кайла и Эммелин. Вот Мара и чувствует себя потерянной и одинокой.
Уильям так и стоял на коленях, словно пораженный громом.
– Я даже не подумал об этом! И как я вообще растил своих дочерей до того, как появилась ты с твоей добротой и мудростью?
Саманте хотелось объявить его льстецом, но он говорил правду. Саманта появилась вовремя. Еще немного – и у Уильяма с его военным стилем воспитания возникли бы серьезные проблемы с девочками.
– Мара рассказала мне, что стала забывать мать. Ложась ночью в постель, она пыталась вызвать в памяти ее черты, но ничего не получалось. Тогда она стала брать вещи Мэри – чтобы вернуть свою маму. Чтобы найти утешение в памяти о ней.
Саманта задохнулась от нахлынувшей волны жалости к несчастной сиротке.
– Бедная девочка!
– Я приказал сделать копии миниатюры – для каждой из них, – поднеся к губам руки Саманты, он стал целовать ее пальцы. – И я надеюсь, что у моих дочерей появится новая мама, которая будет целовать их перед сном.
Саманта смотрела в сторону, в глазах ее стояли слезы.
– Если, конечно, она простит меня за те чудовищные обвинения, которые я бросил ей, узнав о ее прошлом.
Все годы боли и унижения, презрения и проклятий вдруг всплыли в ее душе. Саманта хотела, очень хотела остаться с Уильямом, простить его, но… не могла.
Есть вещи, которые невозможно простить – Саманта поняла это совсем недавно. Она покачала головой.
– Я не могу, Уильям.
Уильям заговорил быстрее, голос его срывался:
– Я был непоколебим в своих устоях. Считал, что нет и не может быть оправдания лжи, мошенничеству, воровству. Но моя дочь, моя плоть и кровь, требует моего сочувствия, и я не собираюсь отвергать ее за то, что она поступила нечестно, – он изобразил скучное, серьезное лицо. – Хотя придется побеседовать с нею о морали.
– Да. Конечно. Но Мара все равно всегда будет человеком, который пытается поколебать устои.
– Мне необходима твоя помощь, чтобы наставить ее на путь истинный.
Саманта снова отвела глаза.
– Даже до того, как я узнал про Мару, – продолжал Уильям, – я понял, что должен измениться, или я не удержу тебя. Я ненавидел эту жестокую правду. Это было очень тяжело. Вот я и подумал, что сам изменюсь совсем чуть-чуть, зато попробую, как следует изменить тебя.
Враждебность боролась в ней со смехом, и последний явно побеждал. Но в то же время Саманте хотелось поморщиться от боли.
