успевший пару дней поработать у Фумбана переписчиком — накануне трагических для Соргона событий — заинтересовался текстом, который копировал. Это была одна причина, по которой министр сделал мастеру заказ на «Историю Соргона» Морсона. Вторая же состояла в том, что Вустер решил поддержать Фумбана, ожидая для того трудных времён из-за разразившейся в Соргоне войны. До книг ли в такое время? Вустер решил, что — нет.
А потом нахлынули придворные. Обратив внимание на то, с каким счастьем и трепетным, восторженным отношением вышеупомянутый Блафф вступил во владение книгой Морсона, завидущие глаза сановников усмотрели в книге массу незамеченных ими ранее достоинств. Что привело к образованию очереди — впервые за всю историю существования мастерской.
Может, очередь и не стала бы расти. Но, во время объяснений с одним из придворных, когда Фумбан задумался, как бы вежливее объяснить сановнику причину невозможности быстрого исполнения заказа, в разговор с детской непосредственностью встрял Натал. Юный переписчик помог выйти мастеру из затруднения, пояснив:
— Мы сейчас выполняем заказ для дворца.
После этих слов об отказе уже не могло быть и речи. Как это так — не получить книгу из той же мастерской, которая постоянно обслуживает королей? А где один настойчивый придворный умудрился добиться успеха, там и весь двор обязательно потребует того же. История Соргона вошла в моду у знати, а вместе с ней в моду попала и мастерская Фумбана.
Стол Вустера из мастерской так и не убрали. Слишком много было работы, и Фумбан снова вынужден был нанять третьего переписчика. Опасаясь, что война может внести очередные изменения в работу мастерской, на работу он взял Галена — дружка и одногодка Натала. Писал тот, правда, похуже Тахатова брата, но призыву в армию, по малолетству, не подлежал, а писать — писать и сами научим, решил Фумбан. Был бы, как говорится, человек — остальное приложится.
Посвящать Галена в тонкости ремесла мастер поручил Сетифу, уверившись, что беспробудный лентяй и пьяница взялся, наконец, за ум. То ли виноват в этом был Вустер, сосед и приятель переписчика, неожиданно вознёсшийся из всеми забытых ветеранов Акульей бухты до генеральского чина, военного министра и члена раттанарского Кабинета. То ли война так странно повлияла на Сетифа. То ли — приятельские отношения с Фумбаном, ставшим вдруг товарищем Сетифа в дегустации местных вин. Но больше было похоже, что вину, за невесть откуда взявшуюся степенность ленивого подмастерья, следовало возложить на резко возросший достаток: Фумбан с Сетифом уже могли позволить себе вполне приличные вина, и — позволяли. Хорошее вино не хлебают вёдрами, как низкосортное пойло. Его смакуют под медленный разговор, наслаждаясь букетом, приятным обществом и умной беседой.
Говорить же всегда находилось — о чём. События мелькали, словно страницы огромной книги, и каждый день был полон новостей. И каждое событие, каждый мелкий факт, Фумбан с Сетифом обсуждали вечерами, когда, выполнив свою работу, уходили домой Натал с Галеном. Обсуждали войну, Седобородого, героев сражений с пустоголовыми, и, что уж тут скрывать, конечно же говорили о работе.
Разговорам о работе тоже хватало тем. Где дешевле можно купить бумагу, краски, кожу на переплёт. Как лучше и быстрее выполнить обильные заказы, чтобы не растерять заказчиков и не утратить недавно заслуженную славу лучшей в Раттанаре переписной мастерской.
Именно Сетиф первым подсказал Фумбану идею о расширении дела. Выгода в этом виделась огромная. Во-первых, никто из клиентов не откажется от услуг Фумбана по причине долгого ожидания. А быстрое исполнение заказов — новые и новые клиенты. Во-вторых, расширение дела обещало немалую прибыль. Птица Удача крутилась где-то совсем рядом, и её следовало хватать за хвост. Потому-то, одна из вечерних бесед завершилась устной договорённостью между переписчиками, подтверждённой утром у ближайшего к мастерской нотариуса. Сетиф и Фумбан стали компаньонами.
Компаньоны не торопились вгрызаться в работу: соглашение требовало некоторого торжественного действия. Как требовали его и переполненные радужными надеждами души переписчиков. И визит в таверну оказался неизбежен. А бутылка самого дорогого вина вполне скрасила праздник перерождения мастерской. Смакуя вино, оба компаньона пришли к выводу, что их совместному предприятию теперь крайне необходимо название. И не только название.
— Эмблема, — сказал Фумбан, отпив из серебряного кубка: дорогое вино нуждалось в богатой посуде. — Эмблема, — повторил он, пристально вглядываясь в сияющее счастьем лицо Сетифа. — Нам обязательно нужна эмблема!
— Кленовый лист? — предположил тот. — Каштан? Желудь? Роза? Ромашка? Василёк?
Названия сыпались из Сетифа, словно горошины из стручка, и, отскакивая от недовольного Фумбана, разлетались по пыльным углам таверны.
— Стриж? Ласточка? Воробей? Орёл? Сокол?
Фумбан не соглашался.
— Нет, это всё не то. Слишком буднично и мелко. Понимаешь, — он постучал указательным пальцем по груди, напротив сердца. — Вот здесь у меня ничего не отзывается ни на одно твоё слово. Не такого названия и не такой эмблемы хочется мне для нашей мастерской…
— Ну, не знаю тогда — думай сам.
Компаньоны допили вино и, с озабоченными лицами, двинулись туда, где два подмастерья изо всех юных сил боролись с «Историей Соргона» Морсона — кто-то же должен выполнять королевский заказ. Стараясь не шуметь, Фумбан и Сетиф осторожно обмели в прихожей снег с сапог, но в мастерскую не вошли — едва приоткрыв дверь, они услышали голос Натала. Мальчик читал вслух, и вовсе не историю Соргона, которую должен был переписывать.
— «…богам не хотелось вмешиваться в дела людские: каждый знает, что мало чести в победе, если силы не равны. А что такое человек против бога? Муравей? Букашка? Жалкий червяк, которого и давить — зря только силы тратить? Но, ведь, и люди разные есть.
Одному ничего путного совершить не под силу, а другой мирами играет запросто. Могуч, невероятно силён такой человек, а всё же — не бог. Против бога он всё равно — тьфу, но прочим людям не сладить с ним. И, если он зло, да беду, да разруху людям несёт — кто остановит его? Кто его победит? Кто сумеет защитить от него слабого? Кто спасёт погибающие миры? Другой человек, разве что.
Вот, на подобный случай и выкован был Меч. Богами выкован, но — для людей. Не каждый его возьмёт, не каждый его поднимет. Одной силы мало, чтобы Мечом владеть. Ум, смекалка нужны. И сердце такое, что бьётся только ради счастья других.
Есть у Меча секрет. Тайна у него есть. Не закончили боги работу, не довели до конца. Оставили часть её для человека, который за Мечом явится. Вот отчего и зовётся богами сделанный Меч — Недокованным. Только тот и закончит работу богов, кто не ради славы, не ради наживы к Мечу руку протянет. И тому Недокованный Меч подчинится, кто крови своей не пожалеет. И имя сумеет Мечу иное дать.
А искать Недокованный Меч следует в землях, что под Белой Звездой лежат. Но и там не достать его запросто…»
— Вот! Вот оно — название! — Фумбан кинулся в комнату, прервав чтение Натала. — Что это ты читал?
— Простите, мастер… Там свитки в углу лежат, такие старые, что в руках крошатся. Я выбрал один — который сохранился получше. Ни начала нет у него, ни конца, а интересно…
— Никак не соберусь выбросить, — Фумбан почесал лысину, поглядел на ворох бумажного мусора в углу мастерской. — Там не было ничего полезного: листы расходной книги какого-то купца… А того текста, что ты читал, я и не помню… Белая Звезда, Недокованный Меч… Сказка, должно быть… Слышишь, Сетиф? Белая Звезда — и эмблема, и название. Как тебе?
— Мне всё едино: что кленовый лист, что белая звезда… Делай, как знаешь, Фумбан…
Погоня близилась к концу…
Сержанты специального эскадрона, Хорь и Звон, преследовали банду, убившую вестника. Устали, вымотались — и люди, и лошади. Вторые сутки без сна, без горячей пищи. Короткие остановки — подкормить лошадей да уточнить направление следа — не приносили желанного отдыха. Пустоголовые почуяли погоню и путали следы, но погода мешала достичь желаемого результата. Снег не выпадал уже дней десять, и протоптанную бандой тропу скрыть под свежим снегопадом было не возможно. А хитрые
