прерванная вторжением банды, тоже требует наказания виновных…
«Барон всегда остаётся бароном, — подумал Хорь, устраиваясь на отдых. — Ничего не может сделать, не приписав своих личных обид. Но помощь от Крейна пришла своевременно, и теперь без разницы, выпадет снег или — нет…»
Снег так и не пошёл — восточный ветер разогнал тучи, и утро выдалось на диво солнечное.
— Замечательный сегодня для смерти день, — похвалил погоду Хорь утром. — И умирать, конечно же, будем не мы…
Егеря Крейна уже отыскали врагов и выяснили их невыгодное положение. Пустоголовые, пытаясь оторваться от погони, двигались даже ночью, и забрались, по недосмотру, между двух сходящихся глубоких оврагов. Там и остановились на отдых, когда убедились, что дальше пути нет. Возвращаться же по своему следу — сражения не избежать. А что за бой, если силы на исходе? Так что, отдохнуть успели и те, и другие.
Бандиты на пощаду не рассчитывали. Хорь не рассчитывал на сдачу. Потому и предложил сложить оружие скорее по традиции, чем в надежде на то, что предложение примут. Никто и не сдался. В короткой стычке помощь вооружённых луками егерей оказалась существенной — потерь у солдат эскадрона почти не было. Погиб только один да десять было ранено. Заработал рану и Крейн, полезший на рожон, чтобы захватить предводителя. Рана, не рана, так — царапина. Но Хорь, составлявший донесение Котаху, отметил поведение барона, как заслуживающее уважения.
Предводителя захватить не удалось — он умер, едва остался безоружным. И кто не видел раньше, имел возможность посмотреть на вытекающую из опустевших глазниц гнилостного цвета жижу. Пустоголовый — он и есть пустоголовый. По показаниям пленных, предводитель перед боем что-то писал, и письмо это нашли в кармане его камзола. Адресовано письмо оказалось Василию Седобородому и содержание имело неожиданное.
«Иномирец, — писалось в короткой записке пустоголового. — Давай договоримся о разделе Соргона».
И подпись, что стояла под этой фразой, тоже значилась неожиданная: Разрушитель.
ГЛАВА ПЯТАЯ
Утро и здесь оказалось на диво солнечным.
— Уже весной пахнет, сир… В такой день помирать особенно не хочется, — поделился с королём своими мыслями Бальсар, словно в ответ на далёкое высказывание Хоря.
— А мы и не будем помирать, сэр маг. Постараемся, во всяком случае, изо всех сил. Мне на соргонскую весну до зарезу поглядеть охота. Надоел уже белый цвет — снега… И кровь на снегу… Зелени, цветов хочется… на рыбалку сходить — ухи поесть на берегу речки…
— Оно, сир, конечно, — ответил маг. — Да, может быть, вполне…
Король удивился такой витиеватой речи мага, но Капа поспешила с разъяснениями:
«— Сир, Вы, мягко говоря, поставили Бальсара в тупик. Тут рыбу ловят только для еды, не для удовольствия. Могу поспорить, что маг не понял, почему за рыбой надо тащиться на реку, а не на базар…»
«— Вот потеплеет, вскроются реки, и мы, как раз, раскрутимся с немного с войной — обязательно сходим… Снасти, Капа! У Эрина в рюкзаке — мои снасти! А я и забыл совсем…»
«— Что-то Вас перед боем невесть какая забота одолела… Об войне лучше думайте… Король- рыболов… хи-хи-хи…»
Василий объезжал позиции, в который раз проверяя готовность своей армии к встрече с врагом. Сопровождали его только Бальсар, Клонмел и Индур. Все командиры находились среди своих солдат — на отведенных королём местах — и вполголоса рапортовали Василию о готовности к бою, когда он подъезжал к кому-нибудь из них. Громкие доклады король запретил без особой на то причины, наверное, от нервов, но его приказам уже никто не удивлялся. А, может, и удивлялся, но виду не подавал: король всегда в своём праве, если не заставляет подданных поступать вопреки чести и здравому смыслу.
Нервозность Василия не укрылась от глаз близкого окружения, хотя о причинах вряд ли кто догадывался. Каждый искал повод для беспокойства короля или в собственных возможных упущениях, или в таких же возможных упущениях кого другого из командиров. А волнение монарха объяснялось просто — он боялся ошибиться в предстоящей битве. Весь личный полководческий опыт короля, если не считать сражениями стычек за Храмы Скироны, сводился всего к двум битвам, пусть даже и выигранным. Но…
Под Скироной у Василия не было выбора: сражайся или умри. Не было выбора и у тех, кого он вывел тогда против мятежников. И как знать, закончилась бы Скиронская битва победой, не рубани он, от неизбежности, по металлическому полушарию Маски.
Под Бахарденом же, и вовсе, никакого боя не было. Сжечь армию врага его же оружием — большого полководческого таланта королю не потребовалось. Одна-единственная догадка Василия, сложенная с мастерством Бальсара.
Поединок с Неблином тоже не являлся доказательством, что Василий носит славу военного гения заслуженно. Во-первых, поединок — не сражение. А во-вторых, смерть Неблина — не столько королевских рук дело, сколько, видимо, соргонских богов, или кто там ещё наделил Василия дополнительной силой и умениями…
«— Я! Я наделила! — тут же в мысли короля влезла Капа. — Кто, как не я, научила Вас, сир, меч с нужной стороны держать?»
«— Ну, без тебя, уж точно, не обошлось, — согласился король. — Что, назначить тебя лучшим учителем года, Хрустальная ты моя?»
«— Вот ещё! Давайте опять про рыбалку разговаривать, сир!»
«— Забота перед боем? А?»
«— Всё полезнее Ваших колебаний и самоедства…»
В общем, учитывая вышеприведенные соображения, не трудно было догадаться о причинах нервозности короля. Василий снова сомневался в правильности принятых им решений. Как же тут не нервничать, если уверенности нет? Что ни говори, а личный опыт никакими книгами не заменишь. И королю, уже в третий раз, приходилось держать экзамен на полководца. Хотя, наверное каждый бой — экзамен для военачальника. И кто подготовится хуже противника — тот не сдаёт. Со всеми сопутствующими последствиями.
Правый фланг. Раттанарский городской полк. Полковник Паджеро ещё верхом — для рапорта королю. Потом он спешится, передаст коня лейтенанту Хермону и займёт место в первой шеренге. Первая шеренга — лучшие мечники полка, Паджеро — лучший из лучших. Как бы ни сложилась для полковника сегодняшняя битва, но он начнёт платить долг крови. И намерен впредь расплачиваться с Разрушителем, что сегодня, что потом — до конца войны. Потому и доклад Паджеро, сделанный вполголоса, слышно даже на левом фланге. Это не полковник кричит, это рвётся наружу его радость от предстоящей битвы.
«— Сир, да он помолодел лет на двадцать! А то и — поболе!»
Василий выслушал полковника. Подумал, что без ответного слова отъезжать от строя полка как-то не правильно. Пару слов, но сказать надо — солдаты ждут. И слова сказать надо такие, чтобы поняли, чтобы порадовались им, чтобы дрались ещё задорнее.
— Ну, что, орлы! — кричит строю король. — Угостим сегодня Разрушителя по-королевски! С маком! Чтобы знал, с кем дело имеет!
Солдатский строй отзывается дружным гоготом — вспомнили, как Седобородый вербовал их в Бахарденский поход. И свои кукиши вспомнили, и его — королевские, с маком. Василий тоже смеётся, потом обнажает меч и поднимает его над головой.
— Слава! — кричит он. — Слава!
В ответ раздаётся солдатское «Хо-о-о!», и король едет дальше. Ополченцы Ларнака. Им сегодня сражаться под командой Паджеро. Это — пешим. Конные сотни ополчения слиты на этот день с конницей
