— Ну, ну! Его отец — хозяин имения и фабрики. Своего сына он женит на какой-нибудь графине. Запомни это.
— Конечно, я же понимаю. Почему вы говорите мне о нем? Уж если на кого из клиентов, — добавила шутя, — я и обращаю особое внимание, так это на старого знахаря с мельницы.
И это было правдой. Марыся, действительно, любила Антония Косибу. Прежде всего ее интересовала его работа. В местечке о нем рассказывали чудеса: если рукой к кому прикоснется, даже к умирающему, тот выздоравливает. Одни говорили, что он дьяволу душу свою заложил, другие — что от Богоматери Остробрамской такую силу получил. Еще рассказывали, что лечит знахарь бесплатно и даже знает такие травы, настой которых достаточно выпить, чтобы полюбить того, кто подал питье.
Был он грустным, молчаливым и всегда смотрел на Марысю добрыми, ласковыми глазами. И держался он иначе, чем другие простые люди: не плевал на пол, не ругался, не перебирал товар. Он, как правило, приходил, снимал шапку, говорил, что ему нужно, платил и уходил, поблагодарив.
Так повторялось до одного из мартовских дней, когда внезапно полил дождь. Как раз в это время знахарь был в лавке, а дождь все усиливался.
Взглянув в окно, он спросил:
— Вы не позволите мне переждать здесь дождь?..
— Прошу вас, конечно. Садитесь, пожалуйста.
Она выбежала из-за прилавка и подвинула ему стул.
— Кто же вас на такой дождь отправит, — добавила она. — Вам же далеко. Сухой нитки не останется, пока дойдете до мельницы.
Он улыбнулся.
— Так вы знаете, что я с мельницы?
— Знаю. Вы знахарь. Здесь вас все знают. Но вы, наверное, не из этих мест: у вас другой акцент.
— Я издалека, из Королевства.
— Моя мама тоже из Королевства была.
— Пани Шкопкова?
— Нет, моя мама.
— Так вы не дочь хозяйки магазина?
— Нет. Я работаю здесь.
— А где мама?
— Умерла. Четыре года назад… от туберкулеза.
В глазах ее появились слезы, а потом она добавила:
— Если бы пан был тогда в наших краях, может, вылечил бы ее. Бедная мамочка. Не о такой судьбе для меня она мечтала. Но вы не подумайте, что я жалуюсь. Нет-нет! Пани Шкопкова очень хорошо ко мне относится. Но мне ничего и не нужно. Мне всего хватает… Разве что книг и… пианино.
— А ваш отец?
— Мой отец был лесничим в Одринецкой пуще у княгини Дубанцевой. Как там было красиво! Папа там умер. Я тогда была маленькой девочкой… Мы остались с мамой вдвоем. Бедная мама должна была тяжело работать. Зарабатывала на жизнь шитьем, давала уроки музыки. Вначале мы жили в Браславе, потом в Свентинах и наконец здесь, в Радолишках. Здесь мама умерла, и я осталась одна на всем белом свете. Меня взял к себе ксендз, а когда уезжал в другую парафию, заботиться обо мне попросил пани Шкопкову. Свет не без добрых людей. Но как все-таки тяжело, когда нет никого близкого.
Знахарь покачал головой.
— И я это знаю.
— У вас тоже нет никого из близких родственников?
— Да.
— Никого?
— Никого.
— Но вас, по крайней мере, любят люди, которых вы спасаете. Помогать близким и облегчать их страдания — какое это, должно быть, счастье. Тогда человек чувствует себя нужным, полезным. Вы только не смейтесь надо мной, но я с детства мечтала стать врачом. Если бы мама была жива… Меня уже подготовили к экзамену в шестой класс, и я должна была ехать в Виленскую гимназию.
Она грустно улыбнулась, махнув рукой:
— А, что там говорить!
— Так вы образованны?..
— Хотелось бы, но сейчас уже поздно. Спасибо и за то, что Господь дал мне хотя бы хлеб.
На прилавке была разложена какая-то работа — салфетка с яркими цветами. Девушка взяла ее и начала вышивать.
— На платья и на разные безделушки я могу заработать вышиванием. Это для пани Германович из Пяскув.
— Вы красиво вышиваете.
— Это мама меня научила.
Они разговаривали еще около часа. Когда дождь прекратился, знахарь попрощался и ушел. Однако с того дня он все чаще стал заходить в лавочку пани Шкопковой и задерживался там, разговаривая с девушкой, все дольше. Он полюбил панну Марысю. Ему доставляло большую радость просто смотреть на нее, на ее живое личико, на маленькие деликатные руки, на светлые, гладко зачесанные волосы. У нее был чистый и звонкий голос. Ее большие голубые глаза искрились добротой и сердечностью. И он чувствовал, что она его тоже любит.
Работы на мельнице, как обычно, весной было мало. Началась весенняя страда. У людей не было времени болеть и лечиться. Наплыв пациентов ослабел. Теперь Антоний каждые два-три дня ходил в местечко. Он уже не просил, чтобы ему кто-нибудь сделал покупки, на что, конечно же, обратила внимание семья Прокопа Мельника.
— Что-то тебя тянет в Радолишки, — едко заметила Зоня.
— Что же еще может притягивать? — пошутил Василь. — Он там бабу нашел.
— Иди ты, умник, — нехотя проворчал Антоний.
Но в деревне скрыть ничего невозможно. И скоро все уже знали, что Антоний постоянно просиживает в лавке пани Шкопковой.
— Ну, так что ж, — пожал плечами Прокоп, когда Зоня рассказала ему об этом, — мужское дело. Шкопкова — баба что надо. Еще не старая и деньги у нее есть, купчиха. А ты чего нос суешь, куда тебя не просят?
Однажды на мельницу заглянул кочующий торговец. Он распаковал свои мешки, и все семейство, как зачарованное, рассматривало их содержимое. Чего там только не было! И тончайшее фабричное полотно, и разноцветные ситцы, и кожаные сумочки на городской манер, и браслеты, и разные бусы — целое богатство.
Женщины, задыхаясь от восторга, рассматривали все, примеряли и щупали, а еще яростно торговались. И торговля была тем труднее, что продавец брал не только деньгами, но и льном, шерстью, сушеными грибами или медом.
Антоний посматривал издалека. Однако, когда бабы успокоились, заглянул и он в узлы. Немного покопался в них и выбрал купон шелка на платье и серебряный широкий браслет, инкрустированный зелеными стеклышками. За это он должен был отдать много мотков льна и туго набитый мешок шерсти.
Зоня покрылась красными пятнами, наблюдая за этой сценой. Она не сомневалась, что это для нее. А Ольга была уверена, что Антоний купил все это для маленькой Наталки.
Однако обе они ошибались. Назавтра, около полудня, знахарь отправился в местечко со свертком под мышкой. Обе женщины увидели его в окно, и более вспыльчивая Зоня начала проклинать его.
— Для этой старой жабы, для этой коровы! Чтобы он ноги поломал!
Тем временем Антоний целый и невредимый добрался до местечка. Поскольку в лавочке была какая- то женщина, которую он увидел, заглянув в окно, ему пришлось подождать, пока она выйдет, и только после этого он вошел. Панна Марыся встретила его сердечно, как всегда.
