— Я знаю таких развлекателей, — вставила Нина. — Не переношу их.
— И я тоже. Так вот: однажды я не сдержался. После того, как он проболтал без перерыва добрых полчаса, я наклонился к нему да как гаркну: «У-у-у-у!..»
Нина расхохоталась.
— А он что? — спросила она.
— Сразу замолк. С тех пор только его и видели. Наверное, уехал.
Нина воскликнула:
— Ах, это замечательно! Как раз в вашем вкусе. Даже если б вы мне не сказали, что это сделали вы, я бы все равно отгадала, кто это был. Замечательно!
Дызма был доволен произведенным эффектом.
— Знаете, — продолжала Нина. — Я нигде не встречала таких мужчин, как вы. У меня такое чувство, будто мы с вами уже век знакомы, мне кажется, я наперед знаю, что вы сделаете в том или ином случае, что скажете. Но поразительнее всего то, что тем не менее я каждый раз открываю в вас новые качества. А между тем вы монолит.
— Кто?
— Монолит. Структура вашего характера математически последовательна. Взять хотя бы вашу манеру обращаться с женщинами! Вы очаровываете простотой. Правда, вы несколько суровы, я бы даже сказала — грубы. Но в этом чувствуется глубина мысли. Только человек дела, подлинный интеллектуал может позволить себе такое поведение, может начисто отрешиться от вертеровских настроений, проявлений лиризма, от самоприкрашивания и мишуры. О, вы не принадлежите к людям, которые напоминают мне магазин, потому что все свои достоинства выставляют в витринах. Простите эту метафору. Вы, наверное, не выносите метафор?
Никодим не понимал, что значит это слово, но предусмотрительно ответил:
— Почему… напротив.
— Вы учтивы. Но это не в вашем духе. У вас нет ничего от Марокко. Верно ли я определила?
Дызма стал внутренне раздражаться. Он не представлял себе, что можно слушать родную речь и не понимать ни слова.
— Конечно, — буркнул он.
— Ах, вы не любите говорить о себе!
— Нет. Да и не о чем.
С минуту он молчал, потом спросил уже иным тоном:
— Может, поплывем вон к тому лесочку? — и указал на далекий берег, где виднелись сосны.
— Хорошо. Но теперь грести буду я, а вы сядете за руль.
— А вы не устанете?
— Нет. Немного гимнастики не помешает.
Лодка была узкая и вертлявая; когда они менялись местами, пришлось поддержать друг друга, чтобы не потерять равновесия.
— Вы умеете плавать? — спросила она.
— Как топор, — ответил Дызма и рассмеялся.
— Я тоже не умею. Поэтому надо быть осторожнее.
Они подплывали к лесу. Воздух был насыщен запахом нагретой на солнце хвои.
— Выйдем? — спросила она.
— Можно. Посидим немного в тени.
— Да, жара страшная.
Лодка скользнула носом по песчаному берегу. Выше, где начинались деревья, земля была покрыта густым волнистым мхом.
— Красиво тут, правда? — спросила Нина.
— Ничего.
Уселись на мху, и Никодим закурил.
— Вас очень удивило мое письмо?
— Отчего же? Оно очень меня обрадовало, — ответил Дызма, вынимая узкий конверт из кармана. — Ношу на сердце.
Нина стала просить, чтоб он уничтожил письмо: ведь оно может попасть в чужие руки.
— Не забывайте, я замужем. Прошу вас.
— Ни за что, — запротестовал Дызма.
— Не подозревайте меня в трусости. Мне просто хочется избежать неприятностей.
Нина протянула руку, но Никодим поднял письмо над головой, и ей было не достать его.
— Прошу вас, отдайте.
— Не отдам, — ответил Никодим и рассмеялся. Видя, что Дызма шутит, Нина тоже улыбнулась, и, улучив момент, попыталась вырвать письмо. При этом ей пришлось опереться о его плечо. Никодим обнял ее и стал целовать. Сперва она пробовала было сопротивляться, но это продолжалось только мгновение.
Издалека, с противоположного берега озера, долетал едва уловимый стук — это работали лесопильни Куницкого.
Дызма положил руки под голову, вытянулся на мху. Нина сидела рядом съежившись. Наклонясь к нему, она зашептала:
— Зачем, зачем ты сделал это? Теперь я тебя никогда не забуду… Я буду в сто раз несчастней, чем была до сих пор… О боже, боже!.. Теперь я уже не смогу жить этой страшной жизнью… Не смогу жить без тебя…
— Ты не будешь жить без меня!
— Не говори так, не говори! Я не вынесу роли жены, обманывающей старого мужа. Это отвратительно…
— Ведь ты его не любишь…
— Ненавижу, ненавижу!
— Ну так что же?
— Ты притворяешься, будто не понимаешь. Я не могу жить с вечной ложью в душе. Это выше моих сил. Это отравит мне каждую минуту, проведенную с тобой… Боже, боже! Если б я могла сбросить эти цепи!..
— Чего ж тут трудного? — Дызма пожал плечами. — Люди так часто разводятся.
Нина закусила губы.
— Я подлая, глупая. Ты будешь прав, если осудишь меня, но я не могу обойтись без роскоши, без богатства. Я стыжусь этого… Если б ты был богат!
— Может, еще и буду! Кто знает!
— Милый! — Она сложила руки, точно молилась. — Милый! Ведь ты такой сильный, такой умный. Если б ты только захотел, ты бы достиг всего! Правда?
— Правда, — отозвался Никодим неуверенно.
— Видишь, видишь! Вырви меня отсюда! Спаси меня! И Нина заплакала.
Дызма обнял ее и прижал к себе. Он не знал, как ее утешить, и потому молчал.
— Какой ты добрый, какой хороший! Если б ты знал только, как я тебя люблю, и… я не хочу, не могу скрывать от тебя… Можешь презирать меня, но я признаюсь тебе во всем. Обещай, что простишь! Обещай! Видишь, я такая несчастная, такая слабая. По правде сказать, я не могла сопротивляться. У нее просто гипнотическое влияние…
— У кого?
— Да у Каси. Но клянусь тебе, это больше не повторится, клянусь! Веришь?
Никодим так и не понял, к чему она клонит, он кивнул головой, сделав знак, что верит.
Нина схватила его руку и прильнула к ней губами.
— Какой добрый! Какой добрый!.. Впрочем, Кася уедет в Швейцарию.
— Когда?
— На следующей неделе. На целый год.
