Тем временем появился автомобиль с девушками, который они обогнали на шоссе.
Снова посыпались приветствия. Никодим выяснил, что старшую зовут Ивонной, младшую — Мариеттой, фамилия — Чарские. Обе тотчас пошли переодеваться.
— Славные девушки, — заметила крашеная дама. — Мне кажется, Мариетта была бы прекрасным медиумом. Ее утонченность в сочетании со спокойствием создают необычайно чувствительную амальгаму. Не правда ли, пан председатель?
— Конечно, почему бы нет.
— Проделайте, пожалуйста, с ней эксперимент, — продолжала крашеная дама свою атаку. — У меня такое впечатление, что ваша воля легко сломит спиральную реакцию самопознания. Императив внушения способен воздействовать даже на такие прослойки высших сил, о существовании которых до сих пор у самого субъекта или объекта — это уж как хотите — не было даже проявлений четвертой степени. Именно интуиция…
К счастью, вернулась Конецпольская, и Дызма отер со лба пот.
— Внимание, друзья мои! — воскликнула она, став в дверях. — Наш гость не любит, когда говорили на иностранных языках! Ах, ви здесь! Здравствуйте, здравствуйте.
Через минуту явился лакей и доложил, что завтрак подан.
К счастью для Дызмы, оживленная общая беседа избавила его от мучительных ответов. Он только издавал по временам неопределенное мычание. Говорили больше всего о моде, о планах на осень. И лишь деловитая брюнетка то и дело возвращалась к странным темам, которые показались сперва Дызме мистификацией. В конце концов он решил, что все это должно иметь какую-то связь с вертящимися столами.
В четыре кончили обедать. Дамы выпили много вина и коньяку, оживление почти граничило с фривольностью. На этом легкомысленном фоне Дызма по-прежнему сохранял достоинство и серьезность.
Опять перешли па террасу. Стоявшие возле дома машины исчезли — их, вероятно, убрали в гараж. Гости разбрелись по дому и парку. Хозяйка взяла Дызму под руку и, окликнув брюнетку, которую звали Стеллой, новела их и гостиную. Никодим понял, что теперь наконец выяснится цель приезда.
Действительно, Конецпольская сделала серьезное лицо и села, закинув ногу на ногу. Стелла с деловым видом закурила. Затем Ляля начала говорить, безжалостно калеча родную речь и не скупясь па иностранные выражения.
Она говорила о каком-то откровении, согласно которому необходимо устроить в Польше ложу, потому что во многих странах такие ложи есть, а здесь ее до сих пор не было. Ложа должна быть рассчитана на двенадцать женщин и одного мужчину. Женщины будут называться паломницами Троесветной Звезды, а мужчина — Великим Тринадцатым. Он будет владыкой над тремя законами: жизни, любви и смерти. В каком театре должна быть устроена эта ложа, Конецпольская так и не сказала. Затем слово взяла Стелла. Она изъяснялась так темно, что Дызма почти ничего не понял. То ему казалось, что это будет монастырь, то шайка торговцев живым товаром, потому что речь шла о «вовлечении молодых девушек путем обмана», о «спиритическом насилии», об «извечном законе рабства».
Одно только было ясно: сама графиня во всем этом деле мало что значит, тут больше Стелла.
Снова заговорила Копецпольская. Она заявила, что они решили обратиться к Никодиму с просьбой, чтоб он стал Великим Тринадцатым. Они пришли к убеждению, что он, человек непреклонной воли и глубокого ума, более всех достоин власти. Лишь он один сможет справедливо владеть в ложе законами жизни, любви и смерти — теми тремя лучами, которые составляют тайну Всеобщего Ордена Счастья.
Дызма был взбешен. Он сидел, сунув руки в карманы, насупившись. Про себя он поклялся, что не будет участвовать в этом деле. На кой черт ему это? Для того ли он занял такой пост и огребает теперь уйму денег, чтоб угодить в тюрьму? Ну нет! И когда обе дамы поднялись и Стелла замогильным голосом спросила: «Учитель, согласен ли ты взять на себя власть Великого Тринадцатого?»— Дызма сухо ответил: «Нет. Несогласен».
На лицах дам выразились печаль и изумление.
— Почему же?
— Не могу.
— Может быть, есть какие-нибудь препятствия герметического характера? — таинственно осведомилась брюнетка.
— У меня есть свои причины. Конецпольская заломила руки.
— Учитель! Скажи нам, может, это какой-нибудь глупость?
— Э-э, да что там, — махнул рукой Никодим. — Я в этих вещах не смыслю.
Брюнетку это взорвало.
Не разбираетесь? Прошу вас, учитель, не смейтесь над нами! У Ляли было откровение, что только вы можете стать Великим Тринадцатым.
У меня нет времени! — не унимался Дызма.
Учитель, это отнимет у вас так мало времени. Мистерии будут происходить только раз в месяц.
Не хочу.
Обе дамы посмотрели друг на друга в отчаянии.
Брюнетка воздела руки к небу и трагическим шепотом произнесла:
— Именем всемогущего ордена заклинаю тебя: отвори сердце для Трех Вечных Лучей!
Ляля, скрестив руки на своей высокой груди, набожно склонила головку.
Никодим струхнул. Он не был суеверным, но чем черт не шутит! А что, если существуют женщины с дурным глазом, которые могут напустить порчу на человека? Во всяком случае следует считаться с такой возможностью.
У низкорослой Стеллы были такие жуткие глаза и она так сверлила Никодима взглядом, что ему стало не по себе. Он почесал в затылке.
Сразу сказать трудно… Подумать надо…
Брюнетка торжествующе посмотрела на Лялю и воскликнула:
— Разумеется. Приказывайте, учитель. Впрочем, мы все знаем от Терковского, который уже посвящен, что вы обладаете таинственной силой, и поэтому…
При чем тут Терковский, — перебил ее Дызма. — Я сам не знаю, в чем, собственно, дело и чего вы от меня ждете?
Сию минуту, учитель! — И брюнетка полезла в сумочку. — Сейчас я вам дам устав ложи и вероучение Трех Канонов Знания.
Она достала брошюру и несколько листов машинописного текста. Сунула все это Никодиму.
— Превосходно! Будьте добры, почитайте это, учитель. Двух часов хватит. Правда, Ляля? До свидания! Мы оставим вас здесь одного. В семь, перед обедом, мы придем сюда, чтобы услышать из ваших уст окончательное решение. Да направит мудрость Звезды пути мыслей твоих!
Обе поклонились и вышли.
— Спятило бабье! Палки на них нет! — проворчал Дызма и с размаху швырнул бумаги в угол.
Им овладела тревога. Все это свалилось на него так неожиданно… Дело пахло не то крупным мошенничеством, не то вызовом духов с того света.
— Лезут же в башку такие вещи. И деньги у них и положение в обществе, так поди ж ты, мало этого: еще что-то выдумали! Белены объелись…
Никодим был зол на себя за то, что так доверчиво сам полез в ловушку. Будь это в Варшаве, ушел бы домой — и точка…
Как-никак надо посмотреть, что там в бумагах.
Никодим раскрыл брошюру и выругался: она была написана по-французски. Хотел снова швырнуть ее в угол, но его заинтересовала виньетка, точнее — рисунок.
На нем был изображен зал без окон. Посредине на троне, закрыв глаза, восседал тощий малый с черной бородой. Над его головой сияли звезда с тремя лучами и три факела. Вокруг на полу лежали, распластавшись, голые женщины.
Дызма сосчитал их спичкой.
— Двенадцать!.. Так это, значит, паломницы… А тот малый, стало быть, я… Что за черт!
