на грани, поставив под угрозу нас всех. Но ты была охвачена страстью и слепа, как все безумцы.
Сэм нахмурилась, но Габриэль продолжил.
— Ты доверяла Нагаре полностью. Михаэль не мог этого видеть, он ушел, на землю.
— Ты же говорил, что ты первый и последний из ангелов, кто ступил на землю? — Возмутилась Сэм.
— Первый из всех остальных. И точно последний. — Он отодвинулся от нее и прошелся по комнате. — Ему не позволили жить, как мне. Тьма убила его, не дав ни малейшего шанса на возвращение.
— Ты хочешь сказать, — произнесла Сэм дрожащим голосом, — что все это, вся эта бойня, была продумана заранее, и тьма целеустремленно обезглавила детей света, чтобы затем убить их?
— Это суть тьмы. — Произнес Габриэль. — И ты продолжаешь играть в ее игры, по ее правилам. Ты — марионетка тьмы. И имя тьме Нагара.
— Но он спас меня, он убил своих старейших. — Слабо возразила она.
— Небольшая цена, чтобы обезопасить себя от твоего перерождения.
Сэм затрясла головой.
— У тебя все так мрачно выходит.
— Мара, — он почти прокричал ей это в лицо, словно она была глухой, — это ты утонула во мраке.
— Михаэль, — Сэм опустилась на кровать под натиском Габриэля и ушла куда-то в себя, сжимая пальцами простыню. — Габриэль, какие у него были глаза?
— Очень светлые, почти белые. — Ответил он и улыбнулся, вспоминая.
Глава 27
Фанни лежала очень бледная на диване в гостиной, у ее изголовья стоял Габриэль.
— Габриэль, мне страшно. — Прошептала Сэм. — Ты уверен, что все хорошо?
— Я забрал всю тьму в себя. — Ответил он.
— Но почему она не двигается, и выглядит абсолютно…
— Мертвой? — Закончил он за нее.
— Да.
— Не знаю. — Покачал головой Габриэль. — Я говорил тебе, что никогда так не делал раньше.
— Кроме как со мной, — напомнила ему Сэм.
— Да, если не считать того, что тебя после этого сполна накачали тьмой. — Жестко заметил он.
Сэм промолчала, она лишь смотрела на белое лицо подруги, потускневшие веснушки, и ей казалось, что жизнь покинула это тело раз и навсегда.
— Фанни, — прошептала она с болью в голосе, и потянулась к ней рукой, провела по волне рыжих волос. Любовь, нежность, жалость, жгучая боль — все смешалось в одном этом жесте. Пальцы ее горели, касаясь холодной кожи девушки. — Фанни, — и Сэм опустилась рядом с ней на колени и положила голову ей на грудь. Плакать было не стыдно, даже если Габриэль счел бы ее слабой и глупой, ей было все равно.
— Сколько раз я вижу, как ты плачешь. — Его голос не был ни злым, ни раздраженным, он обнял ее за плечи, пытаясь поднять. А она обняла Фанни, и держалась за нее. Между двух тел: мертвым человеком и отравленным ангелом, превратившимся в человека. Но он по-прежнему был теплым, добрым, живым. Его прикосновение заставило всплыть в памяти Сэм воспоминания о других прикосновениях, еще более светлых и теплых, таких ярких и прекрасных, что в горле перехватило дыхание. Это были объятия Михаэля, она знала. Она все еще не помнила ни его самого, ни его лица, но помнила ощущения. Каждой клеточкой своего существа она чувствовала его, радовалась ему, дышала им, и мир вокруг становился таким объемным, отчетливым, невероятным, словно все, что было до этого, было лишь тусклым сном, невзрачным подобием настоящего. Сэм вздохнула, длинно, взволнованно, неровно, и закрыла глаза, полностью отдаваясь возникшему воспоминанию.
Когда она пришла в себя, рассыпавшиеся волосы Габриэля закрывали ей обзор, а прямо под ее щекой ровно и уверенно билось сердце. Сэм мягко выбралась из-под Габриэля, и он, словно тоже очнувшись, поднялся, покачиваясь, будто пьяный.
— Что случилось? — Спросила Сэм, осматриваясь по сторонам.
— Я вернулся, я снова не человек, — хрипло произнес Габриэль, облизнув пересохшие губы.
— Но почему? — Недоуменно спросила Сэм.
— Если это можно назвать солнечным ударом, то только что произошло нечто подобное. — Ответил он, поправляя волосы.
— А Фанни? — Сэм снова кинулась к ней, беря ее за руку. В руке также отчетливо бился пульс. — Фанни, — позвала она.
Веснушки на лице пошевелились, и Фанни открыла глаза. Из бесцветно-голубоватых ее глаза стали насыщенно голубого оттенка, а кожа будто подсвечивалась изнутри мягким золотым сиянием, словно и не было никогда прежде этой молочной белизны.
— Фанни, как ты себя чувствуешь? — Спросила Сэм оторопело, потому что не могла ничего придумать лучше.
Фанни улыбнулась и приподнялась на диване, взглянув на Габриэля. На нем она задержала свой взгляд, рассматривая его, словно видела впервые.
— Габриэль, что происходит? — Сэм ощущала себя глупо.
Габриэль смотрел на Фанни с не меньшим интересом.
— Меня кто-нибудь слышит? — Требовательно произнесла Сэм, глядя то на одну, то на другого.
— Слышит, — Габриэль наконец повернулся к ней. Он уже полностью пришел в норму и выглядел обычно. — Ты только что создала еще одно дитя света. — Ответил он.
— Как это? — Сэм снова посмотрела на Фанни. — Фанни, скажи что-нибудь.
— Она не может. — Ответил за нее Габриэль.
— Почему?
— Потому что после рождения нам сложно говорить. Все слишком ярко, непривычно, ощущения пересиливают обыденность. Она заговорит, через несколько дней, может, раньше.
— Но она в порядке? — Все еще недоверчиво спросила Сэм.
— Она — ангел. — Широко улыбнулся Габриэль. — Как ты думаешь, она в порядке? — Он радостно рассмеялся. — Она лучше, чем в порядке. Я лучше, чем в порядке. Я не один больше.
Сэм улыбнулась, глядя на танцующего Габриэля и счастливую Фанни, похожую на ребенка с огромными глазами, открывающего мир заново.
— И я была бы такой… — задумчиво произнесла Сэм, примеряя на себя роль Фанни.
— Ты была бы во много раз ярче, сильнее, светлее. — Ответил оказавшийся рядом Габриэль. — Я бы грелся у твоих рук. Мне не нужно было бы заботиться о наступлении ночи, потому что там, где ты — всегда был бы день.
Сэм отняла свою руку из его ладоней.
— Что произошло, Габриэль? Как это все случилось?
— Не знаю, — ответил он, — это было похоже на те времена, когда ты была светом. Одного твоего прикосновения было достаточно для создания жизни. О чем ты думала, когда плакала над Фанни?
Сэм вспомнила.
— О Михаэле…
Ей показалось, или Габриэль на самом деле немного померк.
— Мне жаль, Мара.
— Жаль чего?
— Что его больше нет.
Фанни тихо подошла к ним, и Сэм подумалось, что Фанни каким-то образом тоже знает о нем, и сожалеет.
— Она разделяет наше общее знание, мы едины по сути своей. — Пояснил Габриэль, очевидно,
