Повторять не пришлось: все устремились к выходу…
И Серафиму пришлось идти вместе с ними, но по дороге он обогнал их и вошёл первый…
Следом за ним в столовую ввалился и первый отряд. Когда все расселись по своим местам, неожиданно обнаружилось, что у многих из воспитанников на тарелках не хватает пирожков. С разных сторон раздались выкрики:
— А где мой пирожок?
— А где мой?
— И у меня нет…
— И у меня…
— Что за хрень, где пирожки? Куда ты их дел? — начал визжать Рыжий Колян, едва не с кулаками бросаясь на Серафима.
— Все пирожки были разложены по столам, — спокойно ответил Серафим. — Спросите Крюкова: он подтвердит. А где Крюков? — с тревогой спросил он, осмотревшись по сторонам.
В этот момент в дверь ввалился Крюков и невозмутимо отправился на своё место.
— Ты где был? Я же просил тебя присмотреть за столами! — насел на него Серафим.
— Ты меня просил? — Крюков состроил удивлённую физиономию. — Ты чо, с печки упал, что ли? — бросил он. — Это я тебя попросил никуда не уходить, пока я не вернусь из учительской, куда меня вызвали!
Такой наглой подставы Серафим никак не ожидал, а потому сорвался:
— Какой же гад, Крюк! — вскрикнул он и бросился на него с кулаками. — Говори правду, сволочь!
В этот момент в столовую вошла старшая воспитательница и грозно окрикнула:
— А ну прекратить! Что тут происходит?
— Понайотов пирожки слямзил, а хочет все свалить на Крюкова, — пояснил Рыжий Колян.
— То есть как слямзил? Украл, что ли?
— Ага, своровал, — с ухмылкой кивнул Рыжий Колян.
— И что вы можете сказать? — старшая воспитательница взглянула на дежурных по столовой. — Говори ты, как старший дежурный, — обратилась она к Серафиму.
И он, , нервничая от наглости Крюкова, рассказал все, как было на самом деле.
Выслушав его, Тамара Леонидовна взглянула на Крюкова:
— А теперь ты говори!
И Крюков рассказал все слово в слово, заменив только фамилию Серафима на свою.
Тамара Леонидовна недовольно покачала головой:
— И кто же из вас врёт?
— Тамара Леонидовна, нужно проверить их тумбочки: не мог же тот, кто слямзил пирожки, заглотать их все разом! — хитро переглядываясь со своими приятелями, неожиданно предложил Рыжий Колян.
— Хорошо, так и сделаем! Пошли в отряд и проверим, — согласилась воспитательница.
Нетрудно догадаться, что пирожки были обнаружены даже не в тумбочке Серафима, а в его чемоданчике.
— Да ты, Понайотов, оказывается вор! — грубо бросила Тамара Леонидовна.
— Вор! Вор! Вор! — скандируя, подхватили воспитанники со всех сторон.
— Я не вор! — Не вор! — со слезами выкрикнул Серафим, но его голос потонул среди хора обвинителей.
Не в силах более терпеть незаслуженное обвинение, Серафим, рыдая в голос, бросился к выходу, но кто-то из окружения Рыжего Коляна подставил ему подножку: Серафим упал и в кровь разбил лоб о спинку кровати.
Этим воспользовались приятели Рыжего Коляна, всей кодлой навалились на него и принялись жестоко избивать.
Старшая воспитательница не вмешивалась, спокойно наблюдая со стороны: за воровство воспитанники сами наказывали виноватого и никогда не вмешивали сотрудников детского дома.
За Серафима попытался вступиться Данилка: он смело бросился на его обидчиков, но силы были слишком неравны. Шестеро против двух. Так что вскоре его отшвырнули в сторону, после того, как Данилка сложился пополам, получив сокрушительный удар кулаком поддых.
Когда, по мнению Тамары Леонидовны, «воришка» получил достаточно, она громко хлопнула в ладоши:
— Хватит с него!
Но её никто не услышал и приятели Рыжего Коляна с удовольствием продолжали его избиение.
— Хватит, я сказала! — во весь голос взвизгнула старшая воспитательница.
На этот раз, словно по мановению волшебной палочки, все резко оставили новичка в покое и расступились.
Жалкий, избитый, лицо в крови, в разорванной рубашке, Серафим с трудом поднялся на ноги.
— Надеюсь, тебе, Понайотов, навсегда запомнится этот урок и ты никогда не будешь воровать! — высокомерно проговорила Тамара Леонидовна.
— Я не воровал! Не воровал! — с надрывом бросил ей прямо в лицо Серафим, после чего со всех ног побежал к выходу, выскочил из палаты, со всей силы хлопнув дверью, и устремился куда глаза глядят…
Серафиму казалось, что он бежал целую вечность. Сначала бежал по пустырю, потом по пролеску, по запущенному городскому парку. Сквозь пелену слёз он видел расплывающиеся деревья, машины, редких прохожих.
— Гады! Гады! — = — не переставая рыдать, повторял он. — Ну, Рыжий Колян, ты ещё пожалеешь!
Серафим никак не мог понять: почему, за что с ним так поступили?
Конечно, можно допустить, что Рыжий Колян таким образом решил отомстить за то, что в первый же день появления Серафима в детском доме, над тем, кто привык там верховодить, вдруг посмеялся какой-то там новенький. Но почему остальные поддержали его? Что плохого сделал им Серафим?
Может, от страха? Или от собственной слабости? А может быть, поддались стадному чувству?
И этот Крюков: ещё та сволочь оказывается! Ничего, дайте время и вы ещё пожалеете, что с ним так поступили.
Через некоторое время, оказавшись среди огромных деревьев, Серафим бросился на сырую землю и горько заплакал от отчаяния. Нет, он плакал не от физической боли, хотя ему действительно было больно, он плакал от собственного бессилия.
Плакал от того, что его обвинили в том, против чего он сам всегда выступал, осуждая тех, кто зарится на чужое.
Плакал от того, что ему никто, кроме Данилки, не поверил. А это несправедливо!
Серафиму казалось, что весь мир против него.
— Мама, мамочка, как мне жить дальше? Ведь все считают меня вором!.. — Серафим принялся стучать кулаком по сырой земле, приговаривая: — Гады! Сволочи! Подонки!
Постепенно его удары становились все тише и тише, а голос снизился до шёпота. Наконец, он перестал шевелиться и в измождении замер: ему захотелось закрыть глаза и умереть…
Глава 5
САМУРАЙ ТАКЕШИ
Неизвестно, сколько бы ещё пролежал маленький Серафим, впервые переживая незаслуженное обвинение, если бы перед ним не остановился с седой, как лунь, головой невысокий старик. Судя по его разрезу глаз, про таких у нас в народе говорят: «Он сильно прищурился!», этот старик был явно с Востока, причём его можно было с большой долей уверенности назвать и узбеком, и киргизом, и татарином, а может быть, и чукчей.
На самом деле это был представитель Японии — Ясабуро Такеши. Его судьба сложилась так, что он, попав в плен, около четырех десятков лет не видел своей родины.
Историю этого японца вполне можно было назвать романтической, если бы в ней не было столько трагедии. Вполне вероятно, что голливудские мастера, узнай об этой удивительной истории двух любящих людей, создали бы из неё отличный кинофильм, с претензией на получение Оскара: высшей международной
