— Амиран был для меня как сын, а потому, если ты не против, ты займешь его место в моем сердце! — Он повернулся к присутствующим: — Братья! Все слышали? — И вновь к Савелию: — Если когда-нибудь тебе понадобится моя помощь, считай, что Гоча-Курды сделает все, что сделал бы для своего сына, все, что сделал бы для Амирана-Мартали! Гоча-Курды всегда отдает свои долги!
Савелий взглянул на Ростовского, и тот одобрительно, чуть заметно кивнул.
— Ты, Гоча-Курды, мне ничего не должен, но я с благодарностью принимаю твое предложение, тем более что я слишком рано потерял своего отца! — решительно заявил Савелий.
— Благодарю тебя! — Гоча-Курды протянул Савелию руку, и когда их ладони встретились, старый вор неожиданно крепко обнял его за плечи и тихо прошептал: — Я понял, что в тебе нашел мой племянник!
— Что? — также шепотом спросил Савелий.
— Человека!
— Надеюсь… — Бешеный чуть смутился и тут же шепотом добавил: — В кармане найдешь информацию, которая может пригодиться! — Потом повернулся к присутствующим: — Ну, я оставляю вас, не буду больше мешать вашему уважаемому собранию…
Все сразу притихли и посмотрели на него: уходить приглашенному в качестве гостя без разрешения сходки было не по «понятиям», однако недвусмысленное заявление уважаемого вора не позволяло делать Савелию замечание. Придя просто гостем, Бешеный уходил, как бы приобретя совсем иной статус.
— Я свое дело сделал, — пояснил Савелий. — Спасибо, как говорится, за внимание…
В зале повисло молчание. Никто не брал на себя право отпустить восвояси человека, который так независимо держался. Савелий чувствовал это и, чтобы не обидеть «законников», не пошел к выходу, а задержался на своем месте, выжидая, что кто-нибудь выскажется.
Неожиданно эту роль взял на себя старый «законник» Киса: он попросил Ростовского:
— Братан, проводи человека. Андрей кивнул Савелию. Тот пошел к выходу вслед за Ростовским.
— Бешеный, постой! — услышал он голос за своей спиной.
Савелий остановился и повернулся к столу: это его окликнул Витя Камский.
— Спасибо тебе! — уважительно сказал он.
— Не за что! — улыбнулся напоследок воровскому собранию Савелий и пошел за Ростовским.
Они вышли на улицу.
— Ну ты красавчик! — хлопнул Савелия по плечу Андрей. — Вовремя ты подсуетился с Гочей-Курды: я уж, грешным делом, подумал, что этот Долидзе тебя живьем съест!
— Долидзе? — переспросил Савелий. — Это тот, который меня в менты определил?
— Ага, Доля.
— Так он же у Джанашвили в партнерах ходит. У меня и на него кое-чего из документов припасено.
— А ведь точно! Года три назад Доля у Лысого Нуги правой рукой был, — вспомнил Ростовский. — Сейчас в Дагестан подался: икру, наркотики контролирует… Он жутко злой, ты лучше поосторожней с ним, Бешеный.
— Пусть он меня опасается, а я уже пуганый… — улыбнулся Савелий.
Они сели в лимузин Ростовского и поехали в центр города.
— Как ты думаешь, навалятся авторитеты на Джанашвили или все останется, как оно есть? — поинтересовался Савелий.
— Не знаю… — задумчиво проговорил Ростовский. — Думаю, что если и не примут сегодня решения разобраться с ним, то Гоча-Курды, насколько я слышал о нем, никогда не простит ему смерть своего племянника!
— Представляю его гнев, когда он услышит исповедь этой мрази! — со злостью заметил Бешеный.
— Да, не завидую я Лысому-Нуге! — Ростовский довольно рассмеялся. — Помнишь, как вскочил со стула Гоча, когда ты только намекнул об убийцах жены и дочки Амирана? Так что поживем — увидим!
— А когда ты сможешь узнать о решении?
— Наверное, скоро.
«Скорее бы… — подумал Савелий, — и чем скорее, тем лучше! Всей стране от этого будет только легче».
XVIII. Конец Джанашвили
Не прошло и двух дней, как Савелий узнал от Андрея Ростовского, что сходняк объявил Джанашвили ссучившимся и приговорил его к смерти. Окончательную точку в решении сходки поставил Гоча-Курды. Заметив, что некоторые колеблются, он встал и заявил:
— Все знали, что Амиран-Мартали был честным вором, никогда не кривил душой, был верен воровским «понятиям» и никого не предавал, даже эту паскуду, Лысого Нугу, за которого отсидел больше червонца. Вы все видели сейчас сделанную им запись. Может быть, кто-то сомневается в слове Амирана-Мартали?
Со всех сторон раздались голоса, что все доверяли и доверяют Амирану-Мартали.
— Так о чем может быть разговор? — продолжил Гоча-Курды. — Сам Амиран представил нам доказательства убийства своей жены и дочери! Как должны поступить воры, когда кто-то безвинно расправляется с их родными?
— А нэ могла эта гныда, я эмэю в виду Слюнявого, спэцыално подставыт Нугу? — попытался вставить Долидзе,
— Перед смертью кто соврет? — возразил ему Витя Камский. — Тем более такой трус, как Слюнявый!
— Короче, братва, если сходняк постановит, что Лысый Нуга и дальше может спокойно топтать нашу землю, то я, Гоча-Курды, сам раздавлю эту гниду! — твердо заявил дядя Амирана-Мартали о своем решении и тихо добавил: — И пусть кто-то попробует мне помешать! Вы меня знаете: своего слова Гоча-Курды никогда назад не брал и брать не будет!
— Я с тобой! — поддержал его Витя Камский.
— Я тоже! — тут же присоединился к ним старый «законник» Киса.
Провели голосование, и только трое оказались против.
Все, кто голосовал «за», конечно, сразу поняли, кто эти «противники», понимали также и то, что эти трое кавказцев, преданные Джанашвили, наверняка предупредят своего кореша Нугзара о том, что теперь ему не будет ни покоя, ни отдыха до тех пор, пока с него не снимут смертельную «объяву» или же он не отправится на тот свет. Больше всех это не устраивало Гочу-Курды, и он не стал пускать дело на самотек.
— Братишки, — обратился он к сходке, вставая со стула, — понимаю, что принятое нами решение не всех устраивает, и это вполне справедливо: решение не стодолларовая банкнота, чтобы всем нравиться! Однако решение принято, и его уже никто не может оспорить: ни менты, ни даже сам Папа Римский! Хочу сказать тем, кто намерен предупредить Лысого Нугу о нашем решении… — Гоча-Курды специально бросил взгляд в сторону Долидзе.
— А почэму на мэня смотрышь? — недовольно встрепенулся тот и быстро метнул взглядом по сидящим авторитетам, ища поддержки, но никто не улыбнулся, не произнес и слова в его защиту, даже его близкие приятели отвели взоры в сторону. — Рэшы-лы, значыт, рэшылы…
— Я к тому говорю, что не хочу, чтобы кто-то потом сделал вид, что не знал об этом… Для выполнения решения сходки предлагаю питерскую команду и беру это на себя…
Никто не возражал, и в тот же день Гоча-Курды связался со своим давним питерским приятелем Павлом Невским, который давно предлагал ему «мокрые» услуги, чтобы списать свой давний долг перед ним, идущий из тех далеких времен, когда они Тянули срок на одной «командировке»…
Собственно говоря, вне стен зоны помощь со стороны Гочи-Курды не стоила выеденного яйца: он выплатил за Павла, тогда еще не носившего прозвища Невский, проигранный тем карточный долг — тридцать пачек чая. На воле это чепуха. Но внутри зоны все отношения и понятия так обострены, что опустить человека, а то и отнять у него жизнь могут и за меньший долг…
Савелий собрался позвонить Богомолову и сообщить ему о решении, вынесенном воровской сходкой, однако вовремя передумал. Конечно, Богомолов был человеком, которому он всецело доверял, но кроме того, Константин Иванович был еще и генералом ФСБ. И не просто генералом, а еще и заместителем директора ФСБ. Зачем же ставить его в столь щекотливое положение?
Можно себе представить, какие неприятности посыплются на голову Богомолова, если как-нибудь
