гонялись друг за другом, пищали и свистели. Их незамысловатые игры начали развлекать Савелия. Однажды на своем кресле он въехал прямо в вольер, благо дверь была достаточно широкая. В первый момент обе свинки испугались и убежали в дальний конец вольера. Бешеный уже обратил внимание на то, что они боятся резких движений: Потому он застыл в кресле, а пару ломтиков предусмотрительно захваченных с собой плодов манго и папайи отрезал и положил у своих ног.
Постепенно свойственное всем живым существам любопытство пересилило страх, и две пары глаз- бусинок засветились в траве совсем недалеко от его кресла.
Через мгновение самец, которого Широши при Савелии называл Лаврентием, стремительно рванулся к креслу, ловко схватил ломтик и не мешкая пустился наутек. Прошло немного времени и подвиг Лаврентия повторила его подруга Чика.
На следующий день Савелий предупредил Раджива, что сам покормит свинок, и запасся разными фруктами — он уже давно заметил, что эти веселые малыши никогда не Страдают отсутствием аппетита.
Как и в прошлый раз, Лаврентий совершил смелую вылазку и тут же умчался в дальний угол вольера, где без промедления и предался пиршеству. Но Чика, как и положено даме, повела себя откровенно кокетливо, хотя и осторожно. Она медленно приблизилась к Савелию, аккуратно взяла из его руки ломтик манго и уселась неподалеку, с любопытством оценивая, что еще вкусного приготовил им этот странный незнакомец.
Как это ни абсурдно звучит, но Бешеный с удовольствием погрузился в дрессировку морских свинок. Они не только перестали его опасаться, а, напротив, с нетерпением ждали его появления с гостинцами, а ему было приятно их кормить, благо никаких проблем со свежими фруктами не возникало. Очень скоро он добился того, что Чика смело брала еду прямо с его ладони. Лаврентий еще некоторое время дичился, а потом все-таки последовал примеру подруги. Примерно неделю спустя оба зверька с помощью Савелия забирались к нему на колени и там поглощали доставленную им пищу.
Савелий не без удивления заметил, что они видят в нем не только высшее существо, одаряющее их едой. Пока он катился на кресле вдоль сетчатой стенки вольера к двери, они становились на задние лапки и радостно свиристели. Теперь, даже завершив трапезу, они вовсе не спешили убежать, а спокойно сидели у него на коленях и ждали, когда он их сам спустит на землю. Если же Бешеный обращался, скажем, к Лаврентию с вопросом: «Ну, как тебе понравился сегодня обед, малыш?» — тот, словно понимая, о чем его спрашивают, начинал в ответ свистеть. Особенно любили зверьки и даже жмурились от удовольствия, когда Бешеный почесывал их под подбородком и за ухом.
Иногда, впадая в тоску и меланхолию, Савелий делился с ними по-русски своими печалями, и свинки, вопрошающе глядя на него, как-то особенно урчали, словно пытались утешить и успокоить.
Савелий пришел к выводу, что ничего нет удивительного, когда настроение одного живого существа передается другому, — он сам неоднократно черпал энергию от деревьев. Ему казалось, что его друзья- свинки по-своему говорят ему, что все будет в порядке.
Однажды, укладываясь спать, он подумал о том, что если бы рассказал кому-нибудь из старых друзей, что с радостью общается с морскими свинками, то кое-кто посмотрел бы на него как на сумасшедшего, например Андрей Ростовский.
Самое забавное, что Новый, две тысячи первый год Бешеный встречал а обществе своих новых друзей, Лаврентия и Чики, — прислуга не осмелилась претендовать на его общество, о чем мягко сообщил ему Раджив. В двенадцать часов он выпил бокал шампанского, покормил свинок и отправился на боковую.
Вскоре после Нового года появился Широши: любезный и доброжелательный, в сопровождении неизменного Киона в белоснежной чалме.
Савелий поймал себя на мысли, что не толь коне испытывает ненависти к этому загадочному человеку, но даже несколько по нему соскучился, хотя бы потому, что общение с милыми и забавными зверьками никак не могло заменить человеческого общения.
— Простите, что оставил вас в одиночестве в этот популярный в России праздник. Не понимаю, впрочем, что такого знаменательного в переходе в новый, двадцать первый век? Я бы никогда вас не покинул, но существует давняя традиция, которой я не могу изменять. Я всегда встречаю Новый год в полном одиночестве в моем родовом замке в Шотландии, — несколько виновато сообщил Широши. Он замолк, словно ожидая вопроса.
Подыграв ему, Савелий этот вопрос с готовностью задал:
— Вы разве шотландец? Широши загадочно улыбнулся.
— Наверное, я по многим признакам шотландец, поскольку унаследовал от своих предков не только замок, но и титул. Но не меньшим откровением будет для вас, если я скажу с полной ответственностью, что во мне течет и русская кровь. Именно поэтому меня очень беспокоит судьба вашей многострадальной родины, Савелий Кузьмин-. Во мне намешано столько разных кровей, что сам черт не разберет, даже если очень постарается. — Широши Вызывающе улыбнулся.
Савелий ждал, что за этим последует, и после недолгой паузы Широши продолжил:
— У меня есть для вас в запасе существенно более интересное занятие, нежели изучение всех сложных перипетий моей родословной. Тем более что завтра рано утром я вынужден вновь покинуть вас.
В большой комнате дома, которая в непогоду служила им столовой, стоял видеодвойка с большим экраном, который показывал прислуге по вечерам индийские фильмы. Именно в эту комнату и пригласил Савелия Широши. Наверное, он вставил кассету заранее, поскольку, когда Савелий устроился перед экраном, на нем сразу появилась радостная мордашка Савушки, что-то увлеченно рассказывающего внимательно слушающей своего любимца Полли. К удивлению Савелия, он слышал только звуки улицы: машины, какие-то обрывки посторонних разговоров.
— Я могу послушать сына? — спросил он Широши.
— К сожалению, Савелий Кузьмич, со звуком дело обстоит туго, — ответил Широши, — снимать приходилось, как вы понимаете, скрытой камерой и со специальной оптикой, издалека… Так что, извините, как говорят в России: чем богаты, тем и рады…
— Жаль. — Савелий вновь уставился в экран и вскоре уже забыл и о Широши, и о том, где он находится.
Он замер от того порыва нежности, который ощутил к так далеко находящемуся от него сынишке. Ему страшно захотелось посадить его на колени, потискать, узнать, что он рассказывает Полли, но звуки голосочка, к сожалению, не долетали.
Словно ощущая внутреннее состояние Савелия, Широши сказал:
— Насколько мне известно, сын ваш весел и здоров. А супруга взяла себе новое имя — Джулия.
Это известие Савелия порадовало: он вспомнил, как однажды, в пылу особой нежности, называл ее Джульеттой.
В этот момент на кассете вместе с Савушкой появилась и его Розочка-Джульетта. Они оживленно о чем-то беседовали, а в руках у Джулии было несколько разноцветных пакетов. Судя по дате на пленке — 23. 12. 2000, они возвращались из похода по магазинам с рождественскими подарками.
Широши, как и обещал, на следующее утро отбыл в неизвестном направлении. Савелий, выкатившись из своей палатки, увидел удаляющийся вертолет.
С отъездом хозяина жизнь на острове вошла в свою обычную колею, лишь с тем небольшим отличием, что теперь Савелий нередко ездил в дом, чтобы посмотреть кассету с Савушкой, причем делал он это преимущественно по утрам в качестве своеобразной психологической зарядки и чтобы не мешать другим жителям острова по вечерам наслаждаться шедеврами индийского кинематографа.
Улыбающаяся, смышленая мордашка сына, его бойкие жесты и мимика придавали Бешеному силы, помогали ему пережить этот необычный период его жизни. Он обожал сына, гордился им и думал о его будущем. Почему-то оно всегда рисовалось ему светлым и радостным. А как же иначе? Ведь Бешеный своего сына никому в обиду не даст…
Широши вновь объявился на острове в конце января, о чем, на удивление Савелия, Раджив сообщил ему за целых два дня. На острове возникла если не паника, то серьезная суета. На рейде стал довольно большой сухогруз, и Говорков с любопытством наблюдал в бинокль, как команда Широ-ши перетаскивает с этого сухогруза какие-то тяжелые ящики на катера и доставляет их на берег. Вечером Савелий спросил Раджива:
