преступный умысел, я предсказать не берусь: слишком уж швейцарские законы запутанные…
Тут оба заметили на горизонте быстро приближающееся к острову судно. Это оказалась большая трехмачтовая яхта. Прямо к пристани она подойти не могла из-за отмели, поэтому стала на рейде.
Савелий с изумлением увидел, как на мачте и на корме матросы поднимают «Веселый Роджер», знаменитый пиратский флаг с черепом и скрещенными под ним костями. Прислуживающий за завтраком Раджив тут же принес Широши старинную подзорную трубу, а Бешеному современный бинокль, в который тот прочел написанное крупными золотыми буквами на борту название — «Молдаванка». Савелий вопросительно взглянул на Широши.
— Явился, не запылился, — с недоброй усмешкой сказал тот, опуская трубу.
Тут раздался грохот выстрела, борт яхты окутал белый пороховой дымок, и старинное ядро, сбивая верхушки деревьев, шлепнулось на берег.
— Они что, готовят штурм острова? — не удержался Савелий.
Не отвечая ему, Широши приказал позвать Рама и только потом повернулся к Бешеному.
— Вам, Савелий Кузьмич, предстоит в ближайшие минуты довольно забавное зрелище, а все вопросы потом. Извините, мне нужно срочно отдать кое-какие распоряжения.
Рам уже стоял перед хозяином, склонившись в почтительном полупоклоне.
Широши сказал ему по-английски:
— Возьмешь катер и трех парней, сам знаешь кого. Подплывешь к яхте и в мегафон сообщишь ее владельцу, что я готов с ним встретиться один на один. Если согласится, привезешь его сюда.
— А если нет?
— Тогда напомнишь ему законы восточного гостеприимства — гость, даже нежданный и неугодный, всегда может чувствовать себя в безопасности.
Савелий бросил взгляд на пристань — там уже толпились люди Широши. Рам торопливо отправился выполнять приказ хозяина. Широши что-то приказал Радживу на непонятном Савелию языке.
— А вас, Савелий Кузьмич, Раджив сейчас проводит в зал, откуда вы как единственный зритель будете наблюдать предстоящий спектакль.
Раджив бережно вкатил кресло с Савелием в дом и доставил в небольшую комнату, рядом со столовой, в которой Бешеный никогда раньше не «был. В комнате стоял стол с четырьмя телевизионными мониторами. На их экранах виднелась пустая столовая. Савелий без труда сообразил, что изображение поступает с четырех скрытых камер, расположенных на разных уровнях по углам столовой. Несколько минут Савелий недоуменно созерцал пустую столовую, потом туда вошел Раджив, поставивший на стол восьмисвечник и аккуратно разложивший какие-то странные свитки на плотной бумаге, похожей на папирус, испещренные неизвестными Савелию буквами.
Тут в комнате появился Широши. В том, что это был именно он, у Бешеного не возникло и тени сомнения, но его потрясла происшедшая с его недавним собеседником перемена. Тот облачился в неопределенного цвета облезлый халат с отвисшими карманами, на голове у него красовалась традиционная еврейская ермолка — кипа. Савелия поразило его лицо. Во-первых, у него появились черные, с густой проседью пейсы. Во-вторых, обычно округлые щеки выглядели впалыми, а торчащий между ними нос как будто увеличился в размере и обрел некую специфическую крючковатость. Более всего зрителя поразил взгляд. Обычно спокойный и скептический, он стал хищным и недобрым. Изменилась и довольно легкая походка — теперь он как-то странно шаркал и даже приволакивал ногу.
Широши уселся за стол и стал с сосредоточенным видом ворошить принесенные Рад живом папирусы. Но это длилось недолго.
В сопровождении Рама в комнату, тяжело дыша, ввалился тучный, крупный краснолицый старик, одетый во франтоватую белую полотняную тройку и старомодную шляпу канотье. Савелий почему-то сразу представил себе, что как раз так и должны были выглядеть незабвенные одесские «пикейные жилеты» из романа «Золотой теленок». Именно в таких шляпах гуляли по Приморскому бульвару и Дерибасовской уважаемые люди Одессы в начале двадцатого века.
— Шолом, старый поц, — недружелюбно сказал Широши, — ты уже совсем мишигинер и окончательно омаразмел, или ты на старости лет стал ковбой, который стреляет на всякий случай, еще до начала разговора?
— Я вообще не желаю ни приветствовать, ни говорить с тобой, Лейба! — неожиданно высоким голосом завопил прибывший.
Оба говорили по-русски, но с ужасающим акцентом, картавя и путая ударения.
— Я отдал приказ стрелять по твоему острову, объявляя тебе войну!
— Не так громко и не так быстро, Брюс! — перебил его тираду Широши, кивком позволяя Раму удалиться. — Перестань вопить, как торговка на Привозе, сядь за стол и объясни-таки толком, что случилось? Может, ты голоден и не завтракал?
— Я голоден? — возмущенно заорал тот, кого Широши назвал Брюсом. — Да у меня на яхте французский повар, который получает столько, что все твои индусы и цейлонцы, вместе взятые, узнав сумму его жалованья, позеленеют и лопнут от зависти, но я тебе ее не скажу.
— Успокойся, Брюс. Все знают, что ты богатый человек и можешь себе позволить не только самого дорогого в мире повара. Лучше объясни мне толком, какие у тебя ко мне претензии?
— Ты, Лейба, не еврей. Потому что нарушаешь главную заповедь Талмуда, запрещающую еврею обманывать еврея.
— Зато ты, Брюс, стопроцентный еврей, никогда не нарушавший эту заповедь,
— насмешливо парировал Лейба-Широши. — Ты всегда обладал завидной способностью помнить чужие грехи и мгновенно забывать о своих. Но я тебе напомню. Конечно, с тех пор прошло много лет и ты подзабыл кривого Гирша в Хайфе, который дал тебе взаймы, когда ты задумал открыть торговлю замороженными продуктами. Долг ты ему вернул, -и, как положено, с процентами, но через три года, уже будучи биржевым брокером, разорил беднягу Гирша дотла, всучив ему на кругленькую сумму акций какой-то дутой фирмы. Он тебе верил, как сыну, а ты его обманул.
Брюс, не отвечая, тяжело сопел.
— Кстати, почитай-ка вслух Тору. Ее мудрость очень помогает истинным евреям, — продолжал наступать Широши. — Или ты уже забыл язык наших предков, обитая в благополучной и космополитической Швейцарии?
Брюс начал читать свиток, спотыкаясь и запинаясь, Широши помогал ему, подсказывая на память соответствующие строки.
«Первый раунд, очевидно, остался за Широши», — подумал Савелий.
Брюс, кажется, это тоже понял и немного сменил тон.
— Оставим этот бессмысленный спор о том, кто из нас более правоверный еврей, — сказал он, откладывая на стол свиток Торы и доставая из кармана несколько листков бумаги. — Лучше внимательно прочти это письмо.
Широши углубился в чтение.
— Не понимаю, зачем ты посвящаешь меня в свои тайные отношения с господином Можаевым? — На фамилии он специально для Савелия сделал ударение.
— Какое мне до этого дело?
— Но я не писал этого письма! — опять повысил голос Брюс.
— Писал — не писал, я-то здесь при чем? — продолжал недоумевать Широши.
— Слушай, Лейба, как говорил мой дядюшка Хайм, старый одесский налетчик и друг Бени Крика, перестань уже крутить вола за отсутствующие у него бейцам. Ты вник в эту схему в письме?
— Она даже по-своему талантлива! — сказал Широши.
— Таки не я ее придумал!
— И из-за этого ты так переживаешь, что с горя решил обстрелять мой беззащитный островок из своих дурацких старинных пушек? — ехидно спросил Широши.
Брюс опять начал кипятиться.
— Если не я придумал, таки ее придумал ты — больше некому!
— А, вот к чему ты клонишь? Но мне зачем выручать твоего давнего партнера? У меня как будто своих забот нет?
